Чертова дюжина. 13 страшных историй - читать онлайн книгу. Автор: Оксана Ветловская, Дмитрий Костюкевич, Дмитрий Тихонов, и др. cтр.№ 38

Колеса стучали на стыках, ливень бился в стекло, швырял в стены вагона горсти мелких камней. Николке казалось, что это тикают часы – десятки разнообразных механизмов, будто собранных в одной лавке. Кто-то в дальнем конце вагона храпел, выводя сложную трель, которая заканчивалась испуганным бульканьем, – и это тоже было словно часы. Что отсчитывают они? Чье время? И, самое главное, – когда оно закончится?

30 июня 1882 года, 2 часа 43 минуты ночи

Московско-Курская железная дорога,

станция Чернь

Кондуктор почтового поезда № 4, следовавшего из Курска в Москву, был встревожен. Он ворвался к станционному смотрителю без стука или даже простого приветствия – взъерошенный, взмыленный, мокрый как утопленная мышь.

– Телеграф! – выпалил он с порога. – Телеграф, срочно!

Сонный смотритель устало взглянул на него.

– Не работает, – процедил. – С вечера уже как. Не видишь, что ль, какое светопреставление на улице? Утром чинить будем.

Кондуктор растерянно опустился на стоявший у дверей колченогий, засиженный мухами табурет.

– Но… как это… – пробормотал он. – Надо же предупредить. Второй поезд, что из Москвы идет… его же предупредить надо…

Смотритель подумал немного, потом встал, подошел к маленькому шкафчику, достал оттуда бутыль с чем-то прозрачным, откупорил – по комнатушке разнесся острый запах спирта, – посмотрел стакан на свет, дунул в него – и наполнил до краев.

– Что случилось-то? – спросил и протянул стакан кондуктору. Тот вяло взял и выпил до дна.

– На двести девяносто шестой версте… на насыпи… – Кондуктор морщился: медицинский спирт встал в горле едким комом. – Там что-то неблагополучно…

Смотритель развел руками в ответ:

– Ну я ничего не могу поделать. Только если высунуться в окно и орать. Все уладится – не волнуйся.

Он взял у кондуктора стакан, плеснул еще спирту – но собеседник лишь молча покачал головой и, с трудом передвигая внезапно ослабевшие ноги, вышел.

Еще несколько минут – пока поезд не позвал его требовательным, нетерпеливым гудком, – он стоял на пороге, прислонившись к дверному косяку, и тупо смотрел в заливаемую ливнем ночь.

Перед его глазами застыли картины того, что он увидел четверть часа назад.

Черные тени, поднимающиеся из мокрой топи. Руки, бьющие по стеклу, оставляющие следы грязных распяленных пятерней. Белые – невыразимо-белые, как сваренное вкрутую яйцо, – глаза, которые смотрят из вязкой глинистой жижи. Насыпь ходит ходуном, поднимается и опускается – словно кто-то ворочается под ней, ворочается в томительном и злом ожидании. Люди – странные, незнакомые – он не проверял, не проверял у них билетов! – которые вдруг внезапно наполнили, наводнили вагон: какие-то мужики, солдаты, бабы с младенцами. Он хватает их за рукава, требует показать билет – но в ту же секунду оказывается, что он цепляется за тюк, за чей-то узел со скарбом, а того человека, которого он пытается остановить, нет и в помине. И что-то словно ползет по крыше вагона, постукивает, похлопывает – он слышит, слышит, слышит это сквозь шум ливня, сквозь токот колес, сквозь скрип осей. И он подходит к окну, и упирается горячим лбом в холодное стекло – и видит, как шевелится мокрая земля, как раззевается ямами и оврагами – и как поднимается, чавкая этими ямами и оврагами, словно жадной, ненасытной пастью.

Даже когда он закрывал глаза – он продолжал видеть это.

Все то, что он смог описать лишь словами «что-то неблагополучно».

30 июня 1882 года, 2 часа 54 минуты ночи

Московско-Курская железная дорога,

300 верст от Москвы

Николка оторвал взгляд от окна и оглянулся, когда его ноздрей коснулся странный в своей холодности запах – не влаги, не свежести, скорее даже тления, но холодный, неизъяснимо холодный, настолько, что, казалось, от него даже онемел кончик носа.

Оглянулся – и вздрогнул: сразу за ним, так близко, что ему пришлось отшатнуться, стояли давешние знакомые: мужик с пегой бородой, парень с заячьей губой и бабка-кликуша. Стояли и пахли холодным.

– Что вы здесь делаете? – спросил он и тут же мысленно укорил себя: что ему за дело, он же не кондуктор. Пусть тот решает, почему мужики оказались в вагоне второго класса.

Пегий мужик исподлобья посмотрел на него, запустил пятерню в бороду и размашисто почесал ее. На ковер посыпались песок и пыль. Парень с заячьей губой наклонил голову – точь-в-точь как птица – и цвыкнул зубом. Старуха непривычно молчала.

– Прошу прощения, – пробормотал Николка. Зачем? Что ему с того, обидел он их или нет? – Я просто не ожидал увидеть вас здесь. Я думал, что ваши места там… в том вагоне. А тут… – Он осекся и отвернулся, уставившись в окно. Пусть идут мимо.

За окном проносились черные силуэты рощ, холмов, деревень. Ночное небо разрывалось всполохами молний – и на мгновение Николка видел залитые водой овраги, мокрые кусты, гнилые, брошенные давным-давно телеги. Тоска, тягучая, липкая, сжимала ему грудь от этого зрелища – и ему хотелось высунуться в окно и завыть на грозу, как усталый цепной пес.

– Так и тут, батюшка, так и тут… – прогудели за его спиной.

Николка обернулся. Пегий мужик продолжал чесать бороду. На полу высилась горка сухого сероватого песка, похожего на пепел от сгоревшей ткани.

– Вы, это… – начал Николка, собираясь сказать что-то вроде «не надо пачкать тут, удалитесь, пожалуйста, в свой вагон», но, столкнувшись взглядом с парнем с заячьей губой, резко замолчал. Почему он раньше не замечал, что глаза у того – белые, невыразимо-белые, как сваренное вкрутую яйцо? И почему тот смотрит этими белыми глазами так, будто видит?

– Так и тут наше место, – спокойно сказал пегий мужик. – Тут везде наши места. Это ты, батюшка, случайный-залетный. Так что не обессудь.

– Ну и псть сбе пфыет, – мелко захихикал парень. Николка криво улыбнулся, стараясь казаться вежливым. Парень осклабился, продолжая хихикать. Это был странный смех – не рожденный в горле, на связках, как у всех, а где-то в глубине, в утробе, глухо грохоча и постукивая. «Как поезд на рельсах», – мелькнуло в голове у Николки.

– Железяка, – помолчав, сказал пегий мужик. Сказал веско и четко. Одно слово – без похабного продолжения. Лишь одно слово – как решение. Как приговор.

Парень продолжал хихикать, растягивая губы, как кожу старого, иссохшего сапога.

– Покойнички, – вдруг сказала старуха, глядя куда-то за плечо Николке.

Он обернулся.

Поезд поворачивал на крутом изгибе – и был виден почти весь десяток вагонов: синие, желтые, зеленые, но все в ночи одинаково-серые. Бледные.

Они ползли по поезду. Сотни – если не тысячи – людей, призрачных, мутно колеблющихся во всполохах молний фигур, раскорячившись, вывернув суставы, разбросав руки и ноги, – ползли по поезду, цепляясь за заклепки и швы, ползли, как диковинные уродливые пауки.