Чертова дюжина. 13 страшных историй - читать онлайн книгу. Автор: Оксана Ветловская, Дмитрий Костюкевич, Дмитрий Тихонов, и др. cтр.№ 36

Когда Варя вышла к машине и села за руль, в ее душе царил покой. Впервые за долгие годы она не хотела вспомнить слова песни, что мать – лживая манда, на геенну огненную обреченная, – пела ей перед расставанием. Впервые она была сама по себе.

* * *

30 июня 1882 года, 1 час 14 минут ночи

Московско-Курская железная дорога,

неподалеку от станции Крестцы

– По реке плывет кирпич… – хриплым голосом затянул мужик с пегой клочковатой бородой.

– Фдой сейа Кукуефа! – подхватил парнишка лет семнадцати. Заячья губа превращала его речь в кашу, поэтому Николка скорее понял, чем расслышал эту строчку.

– Ну и пусть себе плывет! – продолжил мужик.

– Железяка ху… – Остатки фразы потонули в грубом хохоте, от которого, казалось, вагон содрогнулся и подскочил на рельсах.

Николка потряс головой – левое ухо, которое он месяц назад застудил на водах, снова заложило, словно туго забило нащипанной корпией. Он вздохнул, закрыл блокнот, в котором уже часа полтора записывал частушки, шутки, байки и крепкие словечки, – и медленно встал, стараясь не сбить плечами наваленные горой узелки и корзинки: со своим ростом он чувствовал себя в этом набитом людьми и скарбом вагоне как в коробке. Ведь и Николкой-то прозвал его дядюшка Иван Сергеевич в шутку, обнаружив, что ниже племянника на целую голову.

– Ну Николка так Николка – вымахал, – одобрительно прогудел тогда, год назад, Иван Сергеевич в бороду, пытаясь подражать крестьянскому выговору. Вышло неплохо – хотя из крестьян дядюшка если и общался с кем, так с охотниками да псарями. – «Достань воробушка» еще не просят?

– У нас в университете серьезные люди, дядюшка. – Николай одернул новенькую студенческую форму, пытаясь поймать натертыми до блеска пуговицами свет и пустить солнечного зайчика. – Такие шутки не по статусу.

Николай чувствовал себя неловко: дядюшку он почти не помнил. Да, батюшка рассказывал, что, мол, Иван Сергеевич качал маленького Николашу на коленях – но когда это было-то!

Потом они поболтали о чем-то совершенно несущественном – о погоде, о Париже, о дамах (и, прежде всего, о m-me Viardot) – и расстались, обнявшись по-родственному и пригласив друг друга в гости.

Впрочем, понимая, что вряд ли воспользуются этим приглашением.

Николка тряхнул головой. В ухе что-то оглушительно чмокнуло – и оно снова стало слышать.

– Ох, свят-свят, – бормотала какая-то старуха. – Не к добру мы в эту железную коробку сели, не к добру.

– Да ты что, бабка, – оскалился пегий мужик. – Чай боисся?

– А вот боюсь, – с вызовом ответствовала старуха и перекрестилась. – Боюсь! Потому что богопротивно это! Где видано, чтобы люди в железных коробках, запряженных змием огненным, ехали? Пламя-то адское, ась? Ась?

– Дура ты, бабка, – лениво ответил мужик. – У меня кум сказывал – это анжинеры придумали! Пламя обычное, от угольев идет.

– Нееет! – Старуха встала со своего места и нависла над мужиком, грозя ему скрюченным желтым пальцем. – Нееет! Сам глянь – суета, беготня, шум! Содомская суета! Бесовская!

– Да буде тебе, бабка. – Мужик попытался уклониться от грозящего перста, который так и норовил уткнуться ему в глаз. – Люд рабочий возится, балагурит – всяко шум будет.

– Нееет! – старуха заблеяла и затрясла головой. – Нееет! За грехи наши, за грехи эндакую штуку придумали! И несется она прямо в адское пекло! А ты сам послушай, сам! Слышь? А? Слышь?

– Что? – нехотя спросил мужик.

– Стон! – визгливо выкрикнула старуха. – Пропащие души в адском пекле стонут!

Николка не выдержал и захохотал. И замолчал, только когда понял, что в вагоне повисла мертвая, свинцовая тишина. Он поперхнулся смехом: тот встал у него в горле колючим холодным комом.

Все, кто был в вагоне – мужики, бабы, даже дети, несмышленые младенцы с мутным взглядом – уставились на него. Воздух сгустился еще сильнее, став похожим на бланманже – но бланманже с привкусом миндаля, бланманже, которое подают на поминальных обедах.

Николка нервно улыбнулся, стиснув в руках блокнот.

– Не души стонут, – сказал он, пытаясь казаться уверенным. Какого черта он потащился сюда, в этот мужицкий вагон, с одним лишь блокнотиком? Хоть бы ножик для разрезания бумаги взял!

Мужики, бабы, младенцы молчали.

– Не души стонут. – Он хотел сказать твердо и четко, но голос внезапно осип и выдал петуха. – Не души. Это котел свистит. Пар. Просто пар. Как в бане.

– Не бреши! – взвизгнула старуха. – В бане пар чистый! Он грехи выгоняет, душу очищает! А тут не пар, не пар, не пар! Змия огненного дыхание! Мы все у него в кишках сидим!

Николка растерянно обернулся, ища глазами хоть какую-то поддержку. Ладно старуха – ей простительно, она слишком дремуча и не в состоянии воспринимать ничего нового, но тот пегий мужик, который пытался ответствовать ей, – где он? И где паренек с заячьей губой – они же были тут, сидели рядом на лавке, поставив ноги на тюки? Тюки лежали на месте – но там, где сидели мужик с парнем, лишь валялись какие-то узлы.

– Ну это же глупо, – робко улыбнулся он разом всем. Улыбка вышла какая-то перекошенная. – Это просто поезд.

– А хтой-то придумал энтот поезд? – вкрадчиво спросила старуха.

– Англичане, – опрометчиво ответил Николка.

– Ага! – заверещала старуха. – Бусурмане русские души погубить хотят! Они черными людьми промеж нас ходют, плевелы сеют. Кто плевелу подолом одежды зацепит, али вдохнет случаем, али проглотит невзначай – тот в тоске смертной изойдется! Вот что энтот черный дым, что змий окаянный выдыхает, делает – плевелы в себе несет!

Старушечий голос – высокий, дребезжащий, надтреснутый, забился в его голове, как назойливая осенняя злая муха о стекло. Метался, истошно подвывая, рассыпаясь хриплыми вздохами, кряхтел и подвизгивал.

Николка скрипнул зубами.

Угораздило же его родить эдакую придумку – сделать дядюшке к именинам подарок: записать мужицкие байки, песенки и словечки да преподнести блокнотик как сборник идеек для следующего романа. Придумка казалась хороша. И весьма легка в исполнении. Всего-то – во время возвращения домой, в Поганцево, перейти в мужицкий вагон да послушать там тихонько.

Разумеется, на деле все оказалось не так-то просто. Для того чтобы показаться своим в мужицком вагоне, Николке пришлось прикинуться вусмерть пьяным: икать, рыгать, бормотать что-то неразборчивое и даже припустить слюну себе на куртку. Николка бродил среди пассажиров – и никак не мог понять: почему здесь только крестьяне и солдаты? Да, он презрительно называл третий класс мужицким вагоном, но здесь должны были быть и фабричные, и священники, и даже бедная интеллигенция. Почему только мужики и солдатня? И редкие бабы с младенцами. И эта безумная старуха. Хотя где она?