Хранитель Бездны - читать онлайн книгу. Автор: Денис Бушлатов cтр.№ 57

А потом кому-то пришла в голову светлая мысль. Это была всего лишь шутка, но шутка прагматичная и, как им тогда казалось, весьма полезная для всего дома, пресытившегося ежедневными посиделками вечно шамкающей старухи-ведьмы.

Тем утром, как всегда, она вышла из подъезда, по самый кончик носа закутавшись в теплую шаль. Не глядя по сторонам, прошествовала по знакомому маршруту, по которому наверняка могла пройти с закрытыми глазами и… остановилась перед ровной площадкой, на которой вчера еще стояла ее любимая скамейка.

Казалось, прошла вечность, прежде чем она пошевелилась. Андрей и еще двое проказников спрятались в кустах неподалеку и с нарастающим нетерпением наблюдали за старухой. Что теперь будет? Она поднимет крик? Примется топать ногами и сыпать дьявольскими заклинаниями? Или, быть может вопреки распространенному мнению о своей немоте, потащится к их родителям и расскажет им?

Она просто стояла. Не двигаясь. Казалось, что с каждой минутой груз прожитых лет все сильней давит на ее плечи, заставляя пригибаться все ниже и ниже к земле. Губы, полускрытые платком, постоянно шевелились. Руки скрюченными клешнями вцепились в края шали, комкая ее, и комкая ее, и комкая ее.

Они даже испугались, что старуха никогда не уйдет, да так и останется стоять, превратившись в памятник, в немой укор. Быть может, она слишком сумасшедшая, для того чтобы понять, что скамейки нет? Возьмет да и сядет прямо на землю и будет шамкать, шамкать…

Она повернулась и медленно, куда медленней, чем раньше, хотя это казалось невозможным, побрела обратно к подъезду.

Больше она во дворе не показывалась.

А пять дней спустя Андрей, решив проведать своего приятеля, что жил в том же подъезде, что и зловредная бабка, столкнулся нос к носу с двумя угрюмыми краснолицыми мужиками, с трудом тащившими по лестнице вниз продолговатый сверток, упакованный в черный целлофан. Он как раз поднимался на второй этаж и вместо того чтобы спуститься на несколько ступенек вниз, решил протиснуться между мешком и стеной.

— Экий ты, паря, быстрый, — нехорошо улыбнулся один из мужчин и намеренно прижал его мешком. В нос Андрею шибанул приторно смрадный запах, от которого встали дыбом волосы на затылке. Он почувствовал необычайную легкость в ногах — только оттолкнись и взлетишь над землей.

— Не боись, малой, — ощерился второй мужик — дыхнув на него луком и еще чем-то омерзительно кислым, — бабулька свое отмучилась.

Они кое-как протиснулись мимо и, пыхтя, скрылись из виду и из его жизни навсегда, унося с собой бабушку Элю туда, куда живым дорога заказана.

А он остался стоять на лестнице, ощущая, как плавится детство.

Это воспоминание ушло, утонуло в прочих воспоминаниях — не прошло и года, но какая-то часть его навсегда умерла вместе с крошечной старушкой тем утром.

* * *

— Боже… — он ощутил сильную дрожь во всем теле, но не от страха, а от… стыда… умноженного во сто крат. От стыда и отвращения к самому себе.

Андрей лихорадочно схватил следующую папку, завязанную коричневым шнурком и, казалось, полную бумаг, — он ощущал их под своими пальцами, видел их. Но как только он раскрыл папку, будучи твердо уверенным, что нельзя, ни в коем случае не нужно притрагиваться к этим страшным стеллажам, — как бумаги исчезли, растворилась в полумраке огромного зала, оставив после себя полупрозрачный дым, и дым этот влился в его ноздри, окутал его и подарил ему еще одно мертвое и омерзительное воспоминание, от которого стало стыдно и больно.

Их было много, собранных воедино в одном месте. Воспоминаний о вещах постыдных, непристойных, оставляющих шрамы, что порой будят нас по ночам. Фактов из детства, отрочества, о которых не знал никто, никто, кроме него. Некоторые из них остались смутными образами на старом зеркале, иные полностью стерлись из памяти, и не без причины, — теперь, каждое из них было ножом, терзающим беззащитную плоть.

Он сам не понял, как оказался на коленях — очередная папка мертвым младенцем возлежала на его руках. Он плакал, плакал не так, как плачут взрослые, стараясь сдержать эмоции, не давая им выхода, хороня их под километрами лжи, но как ребенок, — открыто и громко, думая только о том, что после самых отчаянных слез обязательно наступает отупляющее пустое облегчение.

Он увидел смерть своей бабушки. Снова пережил бесконечно тянущиеся часы, что провел в своей комнате, монотонно рисуя цифру «8» в тетради, постоянно повторяя одну и ту же фразу «Бабушка умерла. Бабушка умерла. Бабушка»…

Увидел, как предал свою первую любовь, гадко, противно предал.

Увидел, как раз за разом доводил мать до слез, возвращаясь домой поздно, пьяным, а иногда и в синяках, вваливаясь в ее комнату и начиная скандал просто потому, что в нем кипела злая, подростковая энергия.

Снова прикоснулся к куску ракушечника, что показался ему таким знакомым, и вспомнил, как в третьем классе, проезжая мимо двухэтажного полуразвалившегося домика, в котором уцелело лишь несколько стекол, решил, повинуясь абсурдной логике детей, разбить еще одно стекло — беды же не будет. И, недолго думая, сделал это.

Камень упал в комнату, в которой некрепким больным сном забылся ребенок двух лет. В этом доме еще жили люди. Не очень хорошие люди, пьющие и опустившиеся, но кто он, чтобы судить их? Он даже и не знал об их существовании, выбросил эпизод из головы, стоило ему отъехать на несколько сотен метров, бешено вращая педали в ожидании погони.

Погони не последовало. Хозяев не было дома. Они отлучились по своим не очень хорошим делам, оставив больного сына одного, в постели у окна.

Был октябрь, и было холодно. Малыш, мучимый болезнью, проснулся, но он был слишком мал, чтобы понять, что делать. Он плакал и звал родителей до вечера, пока они не пришли, слишком поглощенные алкогольным дурманом, чтобы понять причину его слез, да так и оставили его на ночь, едва поправив одеяло.

Андрей не хотел знать, что случилось потом, но он НЕ МОГ стереть картину из своей головы. Это были не только его воспоминания — это была бесконечная драма, в которой ему была отведена набившая оскомину роль зрителя, не имеющего возможности не то что покинуть зрительный зал, но даже закрыть глаза. Он должен был досмотреть спектакль до конца, увидеть не только поступки, вспомнить не только действия свои, но и то, к чему привело каждое из них.

Он с трудом откинул камень в сторону — картинка в голове померкла, но осталась выжженным трафаретом. Поднял голову, не вставая с колен и подслеповато моргая, уставился на кажущиеся бесконечными ряды стеллажей.

Теперь он хорошо слышал голос, странный, отстраненный и ломкий голос, нараспев, раз за разом повторяющий:

И снова и снова и снова. Слова отражались от стен, клопами заползали в уши.