Но на данный момент имелась эта девушка.
Он был мягок и осторожен, когда раздевал и мыл ее. Не допускал в мысли ничего нецеломудренного, как и всегда, но хотел поскорее со всем покончить, поскольку все уже изначально пошло наперекосяк. Алтарь, сооруженный его собственными руками, теперь находился в лесу – обычные пильные ко́злы, кое-как прикрытые листами фанеры. Он всеми силами пытался сдерживать тоскливое раздражение, но она не выглядела как надо, когда он притянул ее шнуром и раскинул холстину. Слишком много желтого в свете – совсем не по-церковному. Ему хотелось розовых и красных оттенков, всего этого сводчатого безмолвия. Он с силой провел растопыренными пальцами по волосам, всячески пытаясь убедить себя.
Он сможет сделать так, чтобы это произошло.
Все может получиться.
Но девушка в совершенно жутком виде – лицо разбито о дерево, кровь из раны на животе просочилась сквозь холстину… Его это беспокоило, поскольку чистота важна, равно как и свет, и место. Ждет ли успех при таком раскладе? Он задвинул этот вопрос поглубже вниз. Сам он здесь. Она тоже. Так что склонился ближе, надеясь найти, что искал, в самой глубине ее глаз. Это никогда не происходило сразу. Это требовало проб и ошибок, его рук у нее на шее не раз и не два, а очень много раз.
Он дождался, когда она придет в себя, а потом слегка придушил разок – чтобы поняла, что все по-настоящему.
– Не будем спешить, – произнес он, после чего придушил уже как следует, чтобы у нее не оставалось никаких сомнений. Довел до края тьмы и подержал там. Небольшие движения его рук, щепотки воздуха. – Покажи мне ту маленькую девочку. Покажи мне ребенка.
Дал ей коротко вдохнуть, а потом привстал на цыпочки и всем весом навалился на нее, когда она стала вырываться, заходясь хриплым кашлем.
– Тс-с! Мы все страдаем. Все мы чувствуем боль. – Нажал руками посильнее. – Я хочу увидеть настоящую тебя.
Он душил ее долго и плавно, а потом – сильно и быстро. Использовал все приемы, которыми успел овладеть, попробовал еще с десяток раз, но уже знал, что ничего не выйдет.
Заплывшие глаза были закрыты.
Он так ее и не увидел.
* * *
Ченнинг не понимала, почему до сих пор жива. Ощутила лишь боль и черноту. Подумала, что она в силосной башне, а потом осознала, что ощущает какое-то движение. Она опять в задней части машины. Тот же запах. Тот же синий синтетический брезент. Коснулась лица связанными руками и поняла, что бо́льшая часть черноты – из-за заплывших и почти закрывшихся глаз. Ченнинг едва могла видеть, но поняла, что полностью одета, дышит и жива…
Хриплый придушенный звук вырвался из ее горла.
Как долго?
Вновь, как наяву, увидела его руки и тьму, желтые деревья и его обозленное лицо.
Как долго он пытался убить ее?
Ченнинг судорожно сглотнула – и словно сглотнула битое стекло. Прикоснулась к шее и еще тесней свернулась в полутемном синеватом пространстве.
Куда он ее везет?
Почему она до сих пор жива?
Это беспокойство пожирало ее, пока сквозь путаницу мыслей не пролезла винтом одна куда более тревожная: его лицо под кронами деревьев. Без шляпы. Без очков. Он тогда показался каким-то другим – в смысле, который она никак не могла поймать за хвост; но теперь, с немного прояснившейся головой и отчаянно живая, Ченнинг припомнила, где могла его видеть.
«О боже…»
Теперь она точно знала, кто он такой.
Открытие ужаснуло ее, поскольку правда оказалась слишком уж извращенной и дикой. Как это вообще может быть он?
Но все-таки это так, и дело не только в лице. Голос она тоже узнала. Он кому-то звонил, пока машина моталась с одной улицы на другую, говорил по телефону и что-то злобно бормотал в промежутках. Он искал Лиз и все больше раздражался из-за того, что никак не может ее найти. Никто не знал, где Элизабет, – она не отвечала на звонки. Звонил в отдел полиции, ее матери; а один раз – через щель в брезенте – Ченнинг мельком углядела дом Элизабет. Узнала его силуэт, деревья вокруг.
«Мустанга» рядом с домом не было.
После этого Ченнинг принялась всхлипывать и ничего не могла с этим поделать. Ей хотелось оказаться в машине вместе с Элизабет, или у нее дома, или в уютной темноте ее кровати. Хотела оказаться в безопасности и ничего не бояться, и одна только Лиз могла этому помочь. Так что она мысленно повторяла это имя – Элизабет, – и, должно быть, оно каким-то образом просочилось в реальный мир, поскольку автомобиль, скрежетнув тормозами, вдруг остановился как вкопанный. Ченнинг застыла, и, казалось, целую вечность ничего не происходило. Его обращенный к ней голос, когда наконец послышался, был тих и спокоен:
– Ты ведь любишь ее, так?
Ченнинг сжалась в комок.
– В результате мне интересно, любит ли и она тебя тоже. Как сама-то думаешь, это так? По-моему, наверняка должна.
Он еще больше понизил голос, барабаня пальцами по рулю.
– У тебя есть телефон? Я пытался дозвониться ей, но она не берет трубку. Думаю, она ответит, если увидит твой номер.
Ченнинг затаила дыхание.
– Так есть?
– Нет. Нету телефона.
– Ну конечно же, нет. Я бы нашел.
Последовали долгое молчание, жара под брезентом. Потом он опять тронул машину с места, и Ченнинг увидела, как череда зданий и деревьев сбоку сменяется порядком проржавевшей оградой из проволочной сетки. Автомобиль пошел вниз, мимо промелькнули какие-то желтые и розовые дома, и тут солнце вдруг резко пропало – они долго спускались в какую-то сумрачную пустоту. Когда машина опять остановилась, он заглушил мотор, и еще одну ужасную минуту все было наполнено лишь тишиной и молчанием.
– Ты веришь во вторые шансы? – наконец спросил он.
Ченнинг вдыхала свой собственный пот, туман своего собственного дыхания.
– Вторые шансы. Так да или нет?
– Да.
– Поможешь мне, если я попрошу?
Ченнинг прикусила губу, стараясь не всхлипнуть.
– Поможешь, черт побери? Да или нет?
– Да. Господи… Пожалуйста…
– Я собираюсь вытащить тебя из машины и отнести внутрь. Здесь вокруг все равно никого, но, если хоть раз пикнешь, я сделаю тебе больно. Поняла?
– Да.
Она ощутила, что автомобиль наклонился, услышала, как открывается дверь задка. Он приподнял ее, все еще замотанную в брезент. Сделал несколько шагов по голой земле, потом поднялся по ступенькам и вошел в дверь. Ченнинг видела немногое, пока он не снял брезент, – а потом показались его лицо и четыре стены неопрятной ванной комнаты. Он положил ее в ванну и наручниками прицепил за лодыжку к батарее рядом с ней.