Я уезжаю! - читать онлайн книгу. Автор: Дана Шварц cтр.№ 20

Даже не знаю, сколько времени прошло. Но, должно быть, достаточно, чтобы на главной площади, под огромным оранжевым зонтом, собрались три разные экскурсионные группы, прослушали одно и то же дурацкое вступление и ушли.

Я как раз борюсь с формой самой башни, когда слышу мамин голос:

– Как продвигается?

Быстро прячу за спиной свое ужасное размазанное подобие карандашного наброска.

– Хорошо.

– Интересное здание, – говорит мама, даже не глядя на мой рисунок. – Ты заметила, что башня смещена по центру? И гляди, – показывает она, – арка не по центру. За такое явно полетели чьи-то головы.

Я начинаю смеяться. И ничего не могу с собой поделать. Хохочу так громко, что все бельгийцы наверняка думают, будто у меня нервный срыв. Потом смотрю на свой рисунок, и мне он уже не кажется таким плохим.

– Думаю, я закончила, – объявляю я.

– Выглядит очень хорошо! – выносит вердикт мама, рассматривая мой рисунок ближе, чем мне бы того хотелось. – Так как насчет того, чтобы попробовать их знаменитые вафли?

Всей поэзии языка не хватит, чтобы описать, какие же вкусные эти вафли.

Они шесть дюймов в ширину и совершенно не похожи на круглые, размером с тарелку, «бельгийские вафли», которые в Штатах предлагают на завтрак. Тягучие, плотные и почти полностью посыпанные сахаром. Здесь их кладут в небольшие картонные лодочки, в которых обычно продают хот-доги на бейсбольных матчах. Теплая вафля смазана толстым слоем шоколадной пасты и украшена сверху кусочками клубники (мама предпочла только взбитые сливки). Она похожа на самый вкусный пончик, который я когда-либо пробовала, – если бы этот пончик занялся любовью с гофрированной бумагой, а потом сбежал, узнав о ребенке. Я готова проглотить еще штук семь.

– Оставь место для картошки. – Мама останавливает меня, заметив, что я уже собралась к лотку, где на вафельницу бросают очередную порцию свежего теста. Запах стоит такой аппетитный, что меня буквально к нему тянет.

Конечно, можно сделать вид, что после вафель мы подождали еще часок, но это было бы неправдой. Мы направились прямо к длиннющей очереди в палатку (которую несколько экскурсоводов назвали самым лучшим местом в Брюсселе, где подают картошку) и взяли себе по порции с пряным майонезом. Когда все горячие, хрустящие и такие жирные ломтики были съедены, от них осталась лишь одна упаковка, пропитавшаяся маслом до прозрачности.

– А ты знала, – говорит мама, подбирая с тарелки оставшиеся подгорелые кусочки, – что «французский жареный картофель» – неправильное название? Он был придуман в Бельгии, а во время Первой мировой войны… или Второй мировой? Не важно. В общем, во время какой-то войны американцы увидели, что его едят во Фландрии, и решили: раз бельгийцы говорят по-французски, значит, они находятся во Франции. Отсюда, – она машет последним ломтиком, – и французский картофель.

– Как интересно, – говорю я, только сейчас ощутив в животе оседающий жир от съеденного за последний час. – Откуда ты узнала?

– Прослушала половину экскурсии, пока ждала, когда ты закончишь свой рисуночек.

«Рисуночек». То, каким снисходительным тоном были произнесены эти четыре слога, тут же лишает меня хорошего расположения духа. Лицо застывает в хмурой гримасе, а жир давит такой тяжестью, что как бы меня сейчас не вырвало.

– Итак, чем хочешь заняться в оставшееся время? – спрашивает мама, похлопывая себя по животу. Уже час дня.

Я подумываю о том, чтобы устроить ей бойкот, но сама мысль снова затевать ссору с Элис Паркер меня угнетает. Так что я проглатываю обиду и предлагаю:

– Можно пойти в музей Эрже. Мультипликатора, нарисовавшего Тинтина.

Это единственное, что приходит мне в голову, поскольку мы уже побывали в бутиках шоколада, которых хватит на целую жизнь, поели вафель, слопали по порции картофеля фри и посмотрели знаменитую скульптуру Писающего мальчика. Список главных брюссельских достопримечательностей с каждой минутой становится все меньше.

– Почему бы и нет, мне нравился Тинтин, – говорит она.

На самом деле сама я никогда не читала комиксы про Тинтина. Но мне знакома эта серия и стиль ее рисования. А еще сегодня утром я прочитала про него статью в Википедии, чтобы можно было обсуждать эту тему со знанием дела. Однако меня немного огорчает то, что моя мама больше, чем я, осведомлена в каком-то вопросе, относящемся к искусству.

Следующие пятнадцать минут мы идем молча – точнее, чуть ли не катимся после такого количества жареной пищи. Нам даже не приходится сверяться с картой, когда мы наконец находим музей. Целую стену здания занимает изображение Тинтина, его знаменитое круглое лицо и желтые волосы. Я чувствую себя уже лучше от одной только мысли о походе в музей, посвященный комиксам.

– Закрыто, – читает мама висящую на двери табличку. – Сегодня он закрыт. А завтра работает.

– Завтра у нас поездка в Гент! – практически кричу я.

– Ладно, – с запинкой произносит она. – Но не я же составляла расписание.

– ЗНАЮ! – кричу я в ответ.

Я злюсь на себя. Злюсь на то, что не спланировала, чем мы будем заниматься в Брюсселе; не проверила часы работы музеев, которые хотела посетить; извела себя, рисуя Ратушу, даже не поняв, что та кривая. Но больше всего злюсь на то, что это моя единственная возможность устроить европейское приключение, а мы с мамой портим его на каждом шагу.

– Ну что ж, – решительно произносит она. – Что еще ты хотела тут посмотреть? Чем бы занялась, будь ты одна?

– Не знаю. – Я просматриваю список туристических достопримечательностей: военный музей, финансовый музей, пивной тур – одним словом, ничего, что бы меня заинтересовало. – Похоже, в этом городе вообще нечего делать.

В итоге мы возвращаемся в отель: снова минуем «Макдоналдсы», лотки с морепродуктами, дешевые обувные магазины и переходим через грязную реку. Остаток дня мы проводим за ноутбуками, пользуясь благами бесплатного вай-фая и взаимным решением не разговаривать. Хотя атмосфера лучше, чем в Париже. Она менее враждебная. На самом деле мы с мамой неожиданно стали своего рода командой – союзниками, объединившимися перед лицом ужасного города Брюсселя. Враг моего врага и все такое.

Уже вечером меня внезапно охватывает паранойя: Лена, получив письмо, могла открыть его вместе с Ником, и теперь они читают его и смеются надо мной. Мысль безумная, даже бредовая, но она продолжает крутиться у меня в голове как в каком-то извращенном кошмаре.

Помню, на уроке английского нам рассказывали о Каролине Лэм, которая до безумия влюбилась в лорда Байрона, а после сошла от любви с ума, когда он разорвал их отношения. Она писала ему длинные любовные письма, даже вкладывала локон своих волос и то же самое просила у него в ответ. Но лорд Байрон, как истинный грубиян, в это время встречался с другой, читал с ней письма бедняжки Каролины и смеялся. А дошло все до того, что он прислал в ответ лобковые волосы своей новой подружки, сделав вид, что они с его головы, поскольку цвет и текстура были очень похожи. И это самое страшное и душераздирающее, что я могу себе представить. (Кстати, о лобковых волосах на уроке нам не рассказывали, я уже потом прочитала об этом в сети.) Нет, дело не в том, что я до сих пор влюблена в Ника, – это явно не так и явно никогда таким не было. Но почему-то мне кажется, что сейчас у нас с Каролиной Лэм много общего.