— Ну, почему ты думаешь, Арсик, что она была бешеной? — спросила Ника.
— Потому, что она за мной гналась, прежде чем укусить, а потом не хотела отцепляться — так и повисла на пальце, — и показал, действительно укушенный и слегка опухший палец. — Да, и чувствую я себя странно, — сказал он, слегка закатив глаза, — мне, пожалуй, надо выйти в туалет.
Из туалета он вернулся минут через десять, бледным, как полотно. Шатаясь на нетвёрдых ногах, он пересёк класс, прислонился спиной к стене и стал тихо с неё сползать. При этом у него пошла белая пена изо рта, периодически надуваемая его дыханием в пузыри, глаза закатились совсем, и он грохнулся в обморок.
Ника наблюдала сначала за этим представлением с большой долей недоверия, подозревая очередной подвох, пытаясь понять, игра это или опасность. Но когда он, падая, ударился затылком о железную гирю, которой мальчики подкачивали мускулы, и, дёрнувшись, вправду потерял сознание, она переполошилась и вызвала пожарных (пожарных во Франции часто вызывают вместо «скорой помощи» — они приезжают очень быстро, их машины оборудованы всем необходимым и в каждом экипаже имеется врач). Те приехали, привели Арсика в сознание, вытащили у него изо рта кусок мыла, при помощи которого он пускал пену и пузыри, и обработали шишку на затылке. Осмотрев укушенный палец, врач выразил предположение, что укус вовсе не был беличьим, а походил на человеческий и совершен был, скорее всего, самим пострадавшим.
— Ну-ну, — сказал молодой врач, — видимо, очень хотелось привлечь чьё-то внимание… и я даже догадываюсь, чьё, — он подмигнул Нике. — Как мужчина мужчину могу тебя понять, но мне было бы стыдно отвлекать пожарных на такую ерунду.
Но Арсику стыдно совершенно не было. Наоборот, он был счастлив, что Ника провела возле него столько времени и в какой-то момент даже по настоящему перепугалась за его жизнь.
Прошёл год, вернулся коллега, которого Ника подменяла, ей пришлось уйти, и Арсений тут же и без всякого сожаления бросил балетную школу. Он ходил грустным и потерянным довольно долго. Пробовал говорить о своей любви с Оскаром, но тот, естественно, не воспринял это всерьёз, и Арсений понял, что у него, в силу полной зависимости в этот период своей жизни от взрослых, нет никакого шанса даже увидеть объект своей страсти. Тогда Арсений сказал себе, что он будет ждать, будучи по-детски уверенным, что Ника всё равно никуда от него не денется и ему остаётся только вырасти поскорее, чтобы соединиться с ней навсегда. А пока он отдался своей новой страсти — авиации.
А Ника… Ника затаилась. Затаилась, чтобы прожить данную ей новую жизнь, в новой стране, так, как этого хотел кто-то — не она.
ххх
Три года назад она приехала в Париж на гастроли, солисткой балетной труппы Мариинского театра. Выступления прошли очень успешно, о ней восхищенно писали критики, предсказывая ей блистательную карьеру, и она была счастлива. За день до окончания гастролей, она ехала в такси на ужин, устроенный в посольстве в их честь. Последнее, что она помнит, как резко вильнул таксист, пытаясь увернуться от неизвестно откуда выскочившего мотоциклиста.
Очнулась она на больничной койке, в светлой палате с большим окном и первое, что она увидела, было склонившееся над ней смуглое красивое мужское лицо.
— Вы кто? — спросила она.
— В настоящий момент — ваш врач. В будущем — ваш муж, — ответило лицо.
И она снова потеряла сознание.
Потом Робин уверял, что это ей приснилось в её искусственном, под действием морфия, сне. Что врач не имеет права делать авансы пациентке. И, не смотря на то, что влюбился он в неё прямо на операционном столе, собирая из мельчайших осколков её колено, предложение он ей сделал только через три недели, в день выписки. И она согласилась. Возвращаться ей было особенно некуда и не к кому. Родителей её к этому моменту уже не было на этом свете, о сцене на ближайшие несколько лет ей можно было забыть (и, в глубине души, она понимала, что наверстать потерянное время ей уже никогда не удастся), а доброту и надёжность Робина она почувствовала и смогла оценить с первой минуты.
И она начала учиться жить заново. До этого она, собственно, толком и не жила. В её жизни была только одна настоящая страсть — танец. Танцевать она начала раньше, чем ходить — так говорила потом её мама. Балету были отданы почти двадцать лет её жизни, а это значило — каторжный труд, железная дисциплина, постоянное преодоление боли и отказ от всего, что не служило главному — танцу.
Ника довольно быстро выучила язык, адаптировалась и, главное, полюбила своего замечательного мужа, который спас ее. И жила… жила…
Единственно, чему она не научилась, это быть счастливой.
А где это, собственно, записано, что кто-то должен прожить жизнь обязательно счастливо? Может, кто-нибудь когда-нибудь заключал контракт с самой судьбой?
ххх
— Знаешь, — сказал Арсений (при этом вид у него был отчаянный), — я тебя так любил, что мне даже не важно было, что тебя не было рядом. В этом возрасте воображение гораздо сильнее реальности.
Нике поначалу казалось, что она просто забавляется, рассматривая и слушая этого молодого человека, в которого превратился тщедушный неуклюжий мальчик. Но она почти физически ощущала, что и в ней засела эта заноза узнавания, тревожащая сердце. И ей вдруг ужасно захотелось в этот момент выглядеть неотразимопривлекательной и стать хотя бы на десять лет моложе.
Так они разговаривали какое-то время, забыв обо всём на свете и заглядывая друг другу в глаза. А потом вдруг замолчали одновременно, взявшись, как школьники, за руки и улыбаясь неизвестно чему. И мир в этот момент рождался для них заново каждое мгновение.
Когда, через некоторое время, они вновь обрели дар речи, они оба были уже другими людьми. Встретившимися. Узнавшими. Обретшими. Из двух блуждающих частиц превратившимися в одно целое, законченное и совершенное.
Нику встречал Робин.
— Познакомьтесь, — сказала она мужу, — это мой бывший ученик.
— Очень приятно, — сказал Робин, вежливо улыбнувшись. — Где вы танцуете?
— В основном, на бирже, — хмыкнул Арсений.
— Вас подвезти? — предложил Робин.
— Спасибо, меня ждёт машина, — с сожалением сказал Арсений.
Они попрощались и разошлись, стараясь не оборачиваться. И только сев в машину и выехав из аэропорта, Арсений сообразил, что не взял никаких Никиных координат.
— Паскаль, — сказал он шофёру, — поезжай за машиной!
— За какой, шеф?
Арсений растерянно огляделся и понял, что не знает, ни какая у них машина, ни даже Никиной фамилии. А муж представился просто Робином.
— Ч… чёрт!!! — сказал он сам себе. — Всё равно найду!
— Найдёте, шеф, такого не было, чтобы вы чего не нашли, если хотите, — сказал Паскаль.
Из чего Арсений сделал вывод, что говорил вслух.