— Ты думаешь?
— Я знаю.
У меня, действительно, иногда случались короткие вспышки некоего предвидения. Но обычно они были настолько мгновенными, что я не успевала их осознать. Зато потом, когда что-то случалось, мне было абсолютно ясно, что это я уже «видела» в этих суматошных всполохах, о которых я, как правило, тут же и забывала. На этот раз никто не мог даже предположить, насколько я была близка к истине.
— Ты поэт, — сказал он с улыбкой, — твоё дело — творить мифы. А я трезвый финансист и руководствуюсь в своей жизни, в основном, логикой и цифрами.
Когда утром, в день нашего отъезда (Арсений уехал накануне, поздно вечером, сказав, что у него на утро билет на самолёт в Женеву, на какой-то аэросалон), после завтрака в торжественном, полностью застеклённом пустынном зале с видом на океан нашего «Гранд-Отеля», я пошла расплачиваться за номер, оказалось, что уже всё оплачено и для меня «месье» оставил конверт. В конверте была записка: «Шошка! Спасибо всей вашей компашке. Вы даёте мне ощущение члена счастливой семейки. А это бесценно, так что не злись за оплаченный номер. Аэросалон в Женеве заканчивается через неделю. Потом вернусь в Париж — погулять у Ксении на юбилее. Там и увидимся. Целую крепко — ваша репка».
Ну, да, вспомнила я, через неделю моей подруге сорок пять. Она уже объявила, что это её последний юбилей, так как ей больше «никогда не будет ни на один год больше». Надо ещё купить подарок. Да и какой-нибудь новый «прикид» к случаю не помешал бы, что-нибудь из моей любимой серии, которую я называю «одел и пошёл», что значит — красиво, удобно и, главное (с разными аксессуарами) на все случаи жизни. Наверняка, она устроит грандиозный пир и созовёт всяких «модных» людей. Тем более, что она сразу при двух таких завидных кавалерах — Саша́ и Арсении. А я, как всегда, без мужа, мне без него было скучно на таких праздничных мероприятиях.
2
Когда Арсений оторвался от компьютера, самолёт уже взлетел. Салон бизнес-класса был полупустым. Он сидел во втором ряду. Хорошенькая стюардесса разносила шампанское. Подойдя к нему, она мило улыбнулась и на щеках у неё заиграли ямочки. Он попросил порцию виски. Она кивнула и пообещала немедленно принести. Он спрятал компьютер в портфель, расслабил узел галстука и, потянувшись, устроился в кресле поудобнее в ожидании напитка. И в этот момент, впереди, в проёме между креслами, он увидел женский профиль. Что-то больно толкнуло его в грудь, и к горлу подступило удушье. Он сглотнул ставшую вдруг вязкой слюну. Такого с ним ещё никогда не бывало. Арсений одним глотком выпил подоспевшую порцию виски и попросил ещё. Переведя дыхание, он ещё раз посмотрел на загадочный профиль, вызвавший у него такую странную реакцию. В нём не было ничего особенного. К тому же в этот момент женщина отвернулась, и он видел теперь только светлые пряди волос и маленькое ухо с серёжкой в виде прозрачной зелёной капли. Он не понимал, чем вызвано это ощущение холода в позвоночнике и почему вдруг стали влажными ладони.
«Сейчас я встану, пройду мимо неё в туалетную кабину и ни разу не оглянусь», — подумал он.
В туалете он ополоснул лицо и сделал несколько глубоких вздохов.
— Да, что это со мной, — сказал он вслух своему отражению в зеркале. — Дал же себе слово не перенапрягаться на ниве бизнеса — это он у меня на службе, а не наоборот.
Решительно выйдя из кабины, он оказался лицом к лицу со спящей в первом ряду женщиной, чей профиль его так растревожил. Игла узнавания вонзилась в его сердце. Он застыл, как вкопанный, не в силах пошевелиться. Наступила какая-то звенящая тишина, как если бы вдруг, одновременно, в самолёте заглохли все моторы. Но хрустальный звон, естественно, присутствовал только в его голове.
В этот момент женщина открыла глаза, посмотрела на него и улыбнулась приветливо. Он стоял перед нею, застывший как в детской игре «замри, умри, воскресни», не в силах ни сказать что-нибудь, ни даже облизнуть пересохшие губы. У него было ощущение, что он находится в полном вакууме и, как во сне, совершенно не владеет своим телом. Он боялся одновременно взлететь и упасть.
Женщина смотрела на него молча улыбаясь и чуть подрагивая ресницами. Вдруг, как в замедленной киносъёмке, её рука сделала плавное движение в его сторону и коснулась его руки. Потом она взяла его за пальцы. Они были ледяными. А её рука оказалась заряженной электричеством, ему показалось, что его пальцы воткнули в розетку — Арсения пронзило током с головы до ног. Но зато, благодаря этому, он смог, наконец, пошевелиться и произнести нечто нечленораздельное в своё оправдание.
— Простите… — почти просипел он, — но мне… мне кажется, что я вас знаю… — И тут же покраснел, как мальчишка, осознав всю банальность произнесённого.
Женщина рассмеялась волшебным смехом (впрочем, всё исходившее от неё ему казалось волшебным).
— Ещё бы тебе меня не знать, Арсик-Барсик-Пускатель Мыльных Пузырей, — сказала она и, потянув за руку, усадила его в пустующее рядом с ней кресло.
— Ника!!! — выдохнул он, — …Неужели это вы?.. Ты?
— Я, я, маленький притворщик, превратившийся в… большого соблазнителя, — и она снова рассмеялась.
— Ты!.. Где?.. Что?.. Как?.. Замужем?
— Отвечаю в обратном порядке — очень даже замужем; хорошо; веду балетную школу; вообще-то в Париже, но вот лечу из Лозанны, где была по приглашению Бежара.
— О, господи! Ты! — не мог прийти в себя Арсений. — Сколько же лет прошло?
— Сейчас скажу точно… Пятнадцать… Сколько же тебе лет сейчас? Подожди, сейчас подсчитаю… Если мне сорок, значит тебе должно быть… двадцать пять.
— Двадцать шесть. То есть мы принадлежим к одному поколению.
— Это ты к чему?
— Ко всему последующему, — засмеялся в свою очередь Арсений.
И они стали взахлёб вспоминать.
ххх
Пятнадцать лет назад, только что оправившись от тяжелейшей травмы, она согласилась подменить своего коллегу, сильно разбившегося на мотоцикле и выбывшего из строя на целый год. Ей досталась смешанная группа — девочки и мальчики десяти-тринадцати лет. Просидев до этого почти два года без работы и истосковавшись по балету, она ухватилась за эту возможность, как за соломинку. Несмотря на то, что школа эта не была профессиональной, и дети там были с самыми разными способностями, это стало для Ники первым, очень важным опытом в её будущей педагогической деятельности.
Заметив в группе неуклюжего, но упорного мальчика, не сводившего с неё завороженного взгляда, она, понимая, что у него не может быть никакого балетного будущего, всё-таки старалась не делать ему замечаний больше, чем другим. Для него же, балетный класс был только возможностью видеть предмет своей отчаянной влюблённости (вернее, первой и, как окажется впоследствии, последней любви). Чего он только не делал, чтобы привлечь её внимание, проявляя чудеса изобретательности и демонстрируя силу чувств и фантазию, которой позавидовал бы взрослый мужчина. Он подкладывал ей в сумку цветы, сорванные на ближайшей клумбе, в большие накладные карманы её пальто — духи, стибренные с маминого туалетного столика, фотографировал её во всех ракурсах, фотоаппаратом, который он потребовал и получил в день рождения. Он подстраивал всяческие невинные ловушки и потом сам же её «спасал», находя «потерявшийся» ключ от нужного зала, исправляя «сломавшийся» магнитофон и так далее. А однажды, он пришёл в класс и объявил, что по дороге, в парке, его укусила белка, и что она, скорее всего, была бешеной.