Чингисхан. Человек, завоевавший мир - читать онлайн книгу. Автор: Фрэнк Маклинн cтр.№ 96

Нашествие закончилось тем, что Корея стала частью Монгольской империи. Корейский король покорился, согласившись, очевидно, и с хамским обхождением. Первый посланник, прибывший ко двору, вел себя непочтительно, пришел на аудиенцию с луком и стрелами и схватил монарха за руки, когда передавал приветствия от Чингисхана. Ежегодная дань была установлена в 1221 году: 10 000 фунтов хлопка, 3000 кусков шелка, 2000 отрезов газа и 100 000 огромных листов бумаги. В 1223 году монголы ввели единую дань: определенное количество шкурок калана ^[1173]. Елюй умер в 1220 году, и монголы сразу же аннексировали и Маньчжурию и Корею.

Присоединение Кореи имело для населения несколько неприятных последствий. Монголы ввели практику массовой депортации мятежных корейцев в северные районы Китая ^[1174]. Кроме того, их приводила в восторг необыкновенная красота корейских женщин, и кореянки стали пользоваться особым спросом на роль жены или наложницы. Хулан, любимая жена Чингисхана, считалась очень красивой, потому что она, как полагают, была корейской принцессой ^[1175]. Монголы также захватили лучшие сельскохозяйственные угодья, включив их в апанаж Тэмуге. Монголы разрушили традиционный трехсторонний баланс соседских отношений между Китаем, Кореей и Маньчжурией, хотя он и восстановится после завершения монгольской эры ^[1176]. По иронии судьбы, монгольское нашествие способствовало зарождению национального самосознания в Корее. Прямое следствие этого процесса — восстание корейцев после смерти Мухали в 1223 году. Монголы, поглощенные другими проблемами, не придавали ему значения и не пытались подавить мятеж до 1233 года. Еще одна историческая ирония заключалась в том, что династия Корё, основанная в 918 году, просуществовала до 1392 года, пережив Ляо, Цзинь, Сун и даже монгольскую Юань в Китае ^[1177].

Исполнение замысла полностью захватить Шаньдун усложнялось не только восстанием «красных курток», но и тем, что в войну ввязались сунцы; империя Сун тоже возжелала аннексировать Шаньдун. Внешняя политика Сун за все двадцать три года войн монголов с цзиньцами была крайне нескладная ^[1178]. В ней не просматривается элементарной заинтересованности в том, чтобы взглянуть на проблему с точки зрения долговременных геополитических последствий; это отчасти объясняется особым складом мышления, предполагающего пагубность союза с «варваром». (Сунцы не могли забыть своего альянса с чжурчжэнями, заключенного с целью свержения Ляо и приведшего к появлению на границах еще более грозного режима.) Они были ослеплены ненавистью к цзиньцам и катастрофическими итогами войны 1206–1208 годов, заставившими многих, вопреки официальной риторике, усомниться в том, что им удастся когда-нибудь отвоевать север. Большинство сунских политиков, принимавших решения и настроенных против цзиньцев, предпочитали отсиживаться спокойно за стенами «крепости Янцзы». Поэтому они воспринимали монгольское вторжение на север Китая «со смешанными чувствами настороженности и Schadenfreude» ^{[1179] [1180]}. Лишь малая толика сановников в высших эшелонах власти Сун понимали, что от монголов будет исходить гораздо более серьезная угроза, чем от цзиньцев.

Можно отметить и другие факторы, объясняющие индифферентность сунцев. Несомненные достижения в науке, технологии, литературе, поэзии, философии, просвещении, мореплавании внушали мысль (возможно, и заслуженно в начале XIII века) о том, что они представляют самую передовую нацию в мире, а это порождало высокомерие и заносчивость ^[1181]. Как бы то ни было, в среде сунцев нарастало возмущение тем, что дань, которую они вынуждены платить цзиньцам по итогам войны 1206–1208 годов, унижает их и подрывает веру в то, что им дарован мандат и благословение Неба. Естественно, верх взяли «ястребы», и в 1214 году Сун провозгласила, что не намерена больше платить дань. Император Цзинь с великой неохотой, но объявил войну. Разумные головы при дворе Цзинь предостерегали не совершать грубейшую ошибку: Северный Китай уже стонет от непомерных податей, а монголы явно выигрывают войну и готовятся захватить Пекин. Моральный дух будет непоправимо подорван, если войска, несмотря на монгольскую угрозу, будут выведены из Шаньси и Хэбэя и брошены против Сун. Для цзиньцев было бы неразумно разделять силы, поскольку минимальные приобретения в войне с сунцами не компенсируют огромные потери в противоборстве с монголами ^[1182].

Войну цзиньцы начали неплохо, но все успехи перечеркнуло катастрофическое поражение в 1219 году. Сунцы контратаковали, перейдя через Желтую реку, и вошли в Шаньдун, где сформировали альянс с «красными куртками», предполагавший, что они, а не монголы, будут хозяевами провинции. (С 1218 по 1231 год губернатор, назначенный императором Цзинь править Шаньдунем и сосуществовать с «красными куртками», вел себя как независимый военачальник, поддерживавший ту или иную сторону в зависимости от того, кто из них побеждал в данный момент) ^[1183]. Но в 1220 году, когда Мухали еще находился в Шаньси, сунцы терпели поражения, а цзиньцы одерживали верх.

Мухали начинал военную кампанию 1220–1221 годов, проявляя осторожность и действуя на границах Хэбэя и Шаньдуна (тогда, как мы уже видели, он и взял города Цзинань и Дамин). С ним неожиданно столкнулся 20-тысячный передовой отряд, оторвавшийся от 200-тысячной армии, которую цзиньцы отправили в Шаньдун: монголы его разгромили в завязавшейся непродолжительной схватке. Затем Мухали нанес сокрушительное поражение цзиньцам при Хуанлинган на южной стороне Желтой реки: здесь он окружил противника на берегу и изрубил, загоняя в реку, где потонули тысячи воинов. Это поражение поставило крест на планах цзиньцев вернуть Хэбэй и Шаньдун, хотя последствия оказались куда более серьезные ^[1184]. Обе эти победы были одержаны благодаря одному существенному обстоятельству: армия цзиньцев, испытывавших острую нехватку лошадей, состояла в основном из пехоты, которую ничего не стоило перебить на удалении шквалом стрел.