Чингисхан. Человек, завоевавший мир - читать онлайн книгу. Автор: Фрэнк Маклинн cтр.№ 74

В этой связи совершенно бессмысленной представляется академическая дискуссия на тему нападения кочевников на слабый или сильный Китай. Здравый смысл подсказывает, что слабый Китай оказался бы легкой добычей. В действительности же Китай обычно откупался от «варваров» на северных границах, и в интервенции не было особой необходимости; вторжение оправдывалось только в том случае, если Китай был слишком силен для запугивания его пустыми угрозами и малозначащими налетами ^[903]. Исторические описания свидетельствуют, что в 1211 году империя Цзинь не была ни слабой, ни сильной, поэтому и интерпретировать вторжение Чингисхана можно двояко.

Практических мотивов для вторжения было более чем достаточно. Когда идет речь о монголах, никогда нельзя забывать о такой мотивации, как месть, и Чингисхан не скрывал, что в кампании против Цзинь он мстил за унижения и злодейские надругательства над монголами в XII веке, в том числе и за распятие на деревянном осле Амбагая; Чингис сводил счеты с цзиньцами и за свое униженное пребывание в роли заложника, хотя в действительности он был узником не цзиньцев, а их вассалов. Мало того, на протяжении тридцати лет после его рождения (а точнее в 1162–1189 годах) цзиньцы постоянно совершали набеги в степи и похищали монгольских детей в рабство ^[904]. Досаждали цзиньцы и своим высокомерием, в особенности тем, что не пропускали монгольских послов, направлявшихся в империю Сун ^[905].

Далее, как это не раз демонстрировала суперменская натура Чингиса, своим вторжением он подвергал испытанию силу духа цзиньцев. Чингисхан считал себя сыном Неба, и император Цзинь претендовал на мандат Небес, поэтому только война могла доказать, что подлинным и единственным держателем этого титула является Чингисхан; монгольская идеология утверждала веру в то, что все другие нации должны признать превосходство монголов ^[906]. Вдобавок ко всему, возникали опасения, что цзиньцы, пренебрегавшие северными границами, вдруг обеспокоились, начали наращивать силы в этом регионе, перестраивать стены и крепости у северо-западных рубежей, возможно, намереваясь нанести удар по Монголии; эту информацию Чингисхан получил из надежного агентурного источника — от мусульманских купцов в Азии. Соответственно, Чингисхану ничего не оставалось, кроме как нанести упреждающий удар ^[907].

Но подталкивали Чингисхана к войне и более основательные, глубинные причины — сугубо социально-экономического свойства. Он должен был гарантированно добиться того, чтобы его империя, построенная и державшаяся на богатствах и ресурсах, приобретенных захватническим путем, не взорвалась вследствие внутренних конфликтов. Цзиньцы раздражали и вызывали ненависть квотами и эмбарго на продажу излишков продукции скотоводства ^[908]. Военные кампании порождали специфические проблемы для монгольской экономики. Почти безостановочные военные столкновения, не прекращавшиеся с 1196 по 1206 год, означали, что, в сущности, поголовье крупного рогатого скота съедалось, а не наращивалось. Чингисхан должен был начинать новые завоевания только для того, чтобы прокормить армию. В результате создавалась лихорадочная атмосфера «перманентной революции»: монгольское государство должно было решать замысловатую проблему поддержания жизнеспособности целого народа, перманентно вооруженного и пребывающего в состоянии войны — проблему, с которой еще не сталкивалось ни одно общество за всю историю человечества. Ни одна власть не выживет без денег, и самый распространенный способ их приобретения — налогообложение — не эффективен, если весь народ состоит из солдат. Если даже Чингис смог бы каким-то образом ввести всеобщую подать и набрать достаточно средств для содержания империи, то рано или поздно назрел бы беспощадный бунт. Втягивая все степные племена в войну не на жизнь, а на смерть с империей Цзинь, он отвлекал энергию потенциального восстания, направляя ее против китайцев ^[909]. Он получал в руки два козыря. Если все боеспособные воины будут сражаться в Китае, то некому будет поднимать вооруженные восстания в самой Монголии. С другой стороны, все необходимые материальные ресурсы можно будет набрать грабежами, вымогательствами, штрафами, посредством Danegelds ^[910] — финансовой алчности, принесшей монголам недобрую славу прожорливых волков ^[911]. Подобно акуле (еще одна метафора), Монгольская империя должна была постоянно выискивать новую жертву.

Имеются убедительные свидетельства серьезных экономических затруднений, возникших в Монголии именно в те годы, когда Чингис входил во власть. Историки отмечают, что не вся добыча поступала в казну из-за коррупции, разворовывания, разбоя и других субъективных факторов «усушки имущества» ^[912]. Другие исследователи склонны видеть действительную проблему в климатических переменах — длительный засушливый период в степях — и даже в перенаселенности, пагубной для слабой экономики, основанной на пастушестве ^[913].

Иными словами, по всем объективным и субъективным признакам, Чингисхан не мог не вторгнуться в китайскую Цзинь. Для новых приобретений уже не осталось кочевых племен и сообществ; все они были завоеваны. Это означало, что теперь надо было переключаться на оседлые народы, но организовать такие хищнические экспедиции и объединить разношерстные племена империи можно было только в условиях «супертрайбализма», супергосударства, и для финансирования всего этого грандиозного предприятия объективно возникала необходимость в нападении на Китай ^[914]. Прежде кочевые племена не изъявляли желания иметь над собой некую высшую власть, справедливо полагая, что вполне могут обойтись без централизации привычной торговли и товарного обмена с земледельческими сообществами. Завоевания Чингисхана сформировали политическую и административную структуру, позволявшую осуществить предприятие, которое он давно замыслил. Вторжениями в китайскую Цзинь Чингисхан переступал пределы бывших кочевников, остроумно названных одним историком «кандидатами в маньчжуры» ^[915].