Чингисхан. Человек, завоевавший мир - читать онлайн книгу. Автор: Фрэнк Маклинн cтр.№ 156

Вспомним, что у монголов существовали строгие табу в отношении воды — запрещалось купаться или умываться в ручьях весной и летом; они верили, что вода, набранная в сосуды из золота и серебра, могла вызвать грозы, и т. д. Ислам, со своей стороны, в равной мере строго соблюдал ритуалы омовения и гигиены. Однажды Угэдэй и Джагатай повстречали мусульманина, совершавшего омовение в ручье именно в то время, когда делать это запрещалось. Джагатай, хранитель законов Ясы, потребовал зарубить преступника на месте, но Угэдэй возразил: «Мы обсудим это завтра». Он отложил суд, но заковал мусульманина в цепи и привез в ставку. Той же ночью он приказал привести к нему узника и проинструктировал, как надо отвечать на вопросы завтра. Он должен говорить, что, виня себя за кощунство, бросил в воду последнюю серебряную монету, хотя и беден. Наутро узник в присутствии Джагатая повторил историю. Джагатай послал своих людей проверить подлинность рассказа, и в ручье они, конечно, сразу же нашли монету, заблаговременно брошенную туда Угэдэем. Хан использовал «находку» в риторических рассуждениях о превратностях бедности. Он не только простил мусульманина за кощунство, но и дал ему еще десять серебряных монет ^[1915].

В другой раз Угэдэй простил мусульманина, убившего овцу, перерезав ей горло, а не традиционным монгольским способом, предписанным Ясой ^[1916]. Он устроил разнос труппе бродячих актеров, показавших кукольное представление, пародировавшее ислам, и приказал больше не выступать с этой сатирой ^[1917]. Угэдэю явно не нравился свод законов Чингисхана, но он не посмел его изменить. Хан не только утратил бы доверие людей, осквернив память отца, но мог и спровоцировать переворот или гражданскую войну.

Джагатай, вероятно, догадывался о том, что Угэдэй скрыто потворствует исламу, ненавистному для Джагатая, и только этим обстоятельством, очевидно, можно объяснить совершенно абсурдный инцидент с обыденной точки зрения. Джагатай заставил буддистского священника сообщить Угэдэю о сновидении, в котором Чингисхан сказал ему, что ислам напророчил конец и крах всей Монгольской империи, и поэтому необходимо истребить мусульман. Угэдэй сразу же заподозрил неладное. Он спросил священника: «На каком языке говорил Чингис?» — «На тюркском», — ответил буддист. Угэдэй поморщился и снова спросил священника: «Понимал ли он что-нибудь по-монгольски?» — «Нет», — ответил буддист. — «Тогда ты шарлатан, — сказал Угэдэй. — Мой отец знал только монгольский язык». Угэдэй объявил, что не накажет этого человека, потому что он подослан Джагатаем, но приказал ему вернуться к хозяину и передать, чтобы он никогда больше не выдвигал ложные свидетельства против ислама ^[1918]. Согласно Джузджани, Угэдэй был неискренен, когда говорил, что не накажет священника, ибо позднее одна из команд убийц изловила священника и казнила.

В своем утрированном почитании ислама Угэдэй не был правоверным мусульманином. Он прекрасно помнил то время, когда Кучлук повелел мусульманам Кашгара в массовом порядке перенять буддизм или христианство, и они в ответ тысячами бежали к Чингисхану ^[1919].

Угэдэй оказался на своем месте в роли великого хана по крайней мере в одном отношении: он наследовал у Чингисхана понимание динамики Монгольской империи, того, что непрестанные завоевания являются единственным средством ее сохранения, особенно если учесть, как много ожиданий и надежд они породили у алчных до богатства и власти аристократов ^[1920]. Он даже превзошел отца. Чингис любил расправляться с врагами методично, системно, уничтожать одного за другим, проявляя терпение и выдержку. Угэдэй, зная, что может набрать войска в любом уголке своей огромной империи, предпочитал нападать одновременно на нескольких фронтах. Используя войска тюрков, тангутов, киданей, чжурчжэней, таджиков, а также ренегатов аланов, куманов и черкесов, он мог вести военные кампании в Китае, Корее, Персии, Ираке, в западных степях, в Руси и даже в Восточной Европе.

С самого начала он нацелился на Иран, только частично завоеванный Чингисханом во время разгрома империи Хорезема. Когда Чингисхан сосредоточил свои усилия на окончательной ликвидации Си Ся в 1225–1227 годах, вновь появился его давний враг Джелал ад-Дин, воспользовавшись хаотичной ситуацией, в которой монголы оставили западные регионы бывшей шахской империи. Джелал ад-Дин, изгнанный султаном Дели, в 1224 году тайно вернулся в Ирак-Аджеми и утвердился в роли местного вождя ^[1921]. Его признали как легитимного правителя многие тюркские владыки. Обосновавшись в Исфахане, он вначале попытался свергнуть халифа Багдада, надеясь преуспеть там, где потерпел фиаско отец, но тоже получил по зубам ^[1922]. Тогда он перебрался в Хамадан, чтобы захватить Тебриз. Взятие столицы Азербайджана вскрыло все его старые болячки. Узбек, атабек Тебриза, откупился от Джэбэ и Субэдэя в 1221 году огромной данью, но этот прием не подействовал на Джелала. Узбек бежал из города, доверив защищать его жене, но она сразу же сообщила Джелалу, что готова сдать город, если он пообещает на ней жениться ^[1923].

Завладев Тебризом и Азербайджаном к 1225 году, Джелал обратил свое внимание на грузин, выставляя себя защитником всех исламских государств на границах неверных. Грузины, почти выпотрошенные Джэбэ и Субэдэем в 1221–1222 годах, сумели возродиться в достаточной степени для того, чтобы нанести поражение куманам в 1223 году ^[1924]. Их несколько подвела царица Русудан (1223–1245), сестра и наследница Георгия IV, поколебав верность и моральный дух подданных неприкрытыми любовными утехами с мамлюком ^[1925]. Грузины уже бились с соседними мусульманскими государствами, терпя неудачи; пришествие Джелала еще больше изменило баланс сил не в их пользу ^[1926]. Джелал сражался с грузинами почти постоянно в 1225–1228 годах, но ему приходилось отвлекаться и на консолидацию завоеваний в Хорезме и Азербайджане.