Про папу. Антироман - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Никитин cтр.№ 19

Из мамы не получилось оперной певицы, и она переквалифицировалась в парикмахеры. Когда мне исполнилось десять лет, нас увёз в Ставрополь её второй муж. Он был предприниматель. Его предпринимательская деятельность состояла в том, что он занимал у мафии большие деньги, организовывал на них нечто грандиозное, а когда это грандиозное лопалось, прогорало, вылетало в трубу и тому подобное, он смывался с деньгами в какой-нибудь отдалённый город. Некоторое время он провёл в тюрьме, где писал эротические рассказы. В период предпоследней аферы его смыло из Кишинёва в город Ставрополь вместе с его мамой, его собакой, кошкой, моей мамой и мной. Я был неизбежным довеском к моей маме, функция которой состояла в ухаживании за умирающей мамой предпринимателя, а также за его собакой и кошкой, пока он трахал всё, что движется, организуя очередной отъём денег у частных и общественных организаций. Через два года это привело к лихорадочному бегству из Ставрополя. Это были последние дни общения с маминым вторым мужем. Мы бежали обратно в Молдавию, но не прямой дорогой, а сделав крюк через Невинномысск, чтобы обмануть погоню. Мамин муж сбрил бороду и оказался человеком с довольно маленьким лицом, черты которого выдавали внутреннее убожество. Он был ещё более похожим на эльфа Добби, чем будущий президент России. Правда, в то время я не знал ни того, ни другого. Меня поразило, как этот грустный человек мог наводить на нас такой страх. В своё время он даже угрожал убить меня за то, что я не тем тоном обратился к его матери. Теперь же он дрожащими руками задёргивал занавески на окнах в поезде, а когда в купе стучал проводник, поворачивался на всякий случай спиной к двери. В Ростове-на-Дону он пересел в другой поезд и исчез. Больше я никогда его не видел. Мы добрались до Рышкан и стали жить вчетвером с бабушкой и дедушкой, пока на горизонте не замаячил третий мамин муж. Третий муж намеревался уехать в Германию и создать там семью. На будущее у него был намечен подробный план. Он хотел родить сына и сделать его звездой большого тенниса. Для этого следовало заранее откладывать деньги на обучение ещё не родившегося ребёнка. Я должен был жить с мамой и отчимом, принося прибыль: пока мы жили вместе, немецкое государство выплачивало матери так называемый Киндергельд. Всё это время скупое питание кашами из привезённых с собой из Молдавии запасов крупы позволяло откладывать всю социальную помощь на будущие теннисные расходы. Дабы скопить побольше денег и успеть насладиться своим триумфом, Изя (так его звали) собирался прожить не менее ста пятидесяти лет, продлевая свою жизнь регулярными голоданиями и уринотерапией по системе Малахова. По правде говоря, из-за этого он долго не мог жениться. Мало кто из женщин способен выдержать процедуру кипячения урины, необходимую для получения более качественного напитка, чем сырая, так сказать, водопроводная моча. Отдельно стоит упомянуть о сложном расписании клизм и физических упражнений, призванных очистить организм от всего, что только возможно. Я даже сомневался, что у Изи есть какие-то внутренние органы. Мама мужественно голодала вместе с ним, худея не по дням, а по часам, пока не начала сталкиваться в коридоре с близорукими соседями по общежитию. Помнится, тогда прошёл слух, что в доме завелись привидения. Я не выдержал всей этой чертовщины и сбежал от Изи раньше, чем полагалось по его плану. Я отправился к командору общежития фрау Шаф и заявил, что у меня конфликт с отчимом, который мешает мне интегрировать себя в немецкую среду. Мне выделили отдельную комнатку, и с тех пор я жил один. Всё это я выложил Петру Исаевичу.

– С таким жизненным опытом, – сказал Пётр Исаевич, – твои стихи должны быть гиперреалистичными. А ты пишешь про сны да фиолетовые рассветы. В чём причина?

– Я всегда был домашним ребёнком, – виновато сказал я. – Отгораживался от жизни.

– Это ерунда. Может быть, ты от неё и отгораживался. Но она проникала сквозь твою перегородку и давала тебе хорошенько под зад. Это совершенно ясно.

Мы снова выпили.

– Я думаю, дело в некоторой местечковости, – предположил Пётр Исаевич. – Ты же из местечка. Ты думаешь, что поэзия – это нечто такое… возвышенное. Что писать надо поэтично. Про сны. Что стихи – они такие бывают. Читать тебе надо больше. И переселяться отсюда в Дортмунд. А то ты из одного местечка попал в другое. Давай выпьем ещё. За вдохновение! Ты селёдочку-то ешь.

Мы долго пили, закусывали и, кажется, даже исполняли какую-то песню. Я ушёл от него с полной авоськой поэтических сборников – от поэтов Серебряного века до шестидесятников.

Ввалившись в комнату, я было рухнул на кровать, но вдруг затрезвонил мобильный телефон. Это звонил отчим.

Я очень удивился. Отчим никогда не выказывал большого желания говорить со мной.

– Ты это… – послышался в трубке глухой голос Изи. – С Петей пообщался?

– А ты откуда знаешь? – растерялся я.

– Да так… Он тебе, наверное, книжки дал. Дал?

– Ну, дал.

– Лучше с ним не общайся и книжек этих не читай.

По интонации голоса было ясно, что упаренная урина разъела остаток его мозгов.

– Почему это мне не читать книжек? – поинтересовался я, борясь с желанием отключить телефон.

– Был тут один, Юра. Актёр. На гитаре играл. Жил себе спокойно. Потом почитал Петиных книжек, да уж.

– И что с ним случилось?

– Выслали его из Германии. За подделку документов. Говорят, в Одессе теперь живёт.

– Глупость какая-то, – не поверил я. – У меня тут одни стихи.

– Может, и стихи, – ответил Изя. – Но я тебя прошу от себя и от мамы – не читай ты их. Мозги они крутят, вот что.

– Боишься, что уеду в Одессу и перестану выплачивать тебе долг?

– Да что с тобой говорить, – расстроился Изя. – После разговоров с тобой мне ещё ауру чистить придётся.

Самое любопытное, что Изя оказался прав. Петины книжки меня изменили, и в конце концов я уехал из Германии и оказался в Москве.

В 2003 году в Германии мне пришло направление на принудительные работы в зоопарк – по линии уборки говна. Социальные службы не знали, что я уже купил билет на самолёт – с денег, присланных мне пополам папой и будущей женой.

В социаламт я написал письмо:

«Уважаемые дамы и господа! Содержать меня больше не нужно. Я уезжаю в Москву и женюсь. Прощайте. С дружеским приветом, Евгений Никитин.»

Никто не верил, что я уезжаю навсегда. Считалось, это какая-то блажь. Помню, в последний день я зашел в гости к маме, и меня буднично отправили в магазин за какой-то там колбасой. Следующие пять лет мы не виделись.

В аэропорту Дюссельдорфа я читал почему-то «Смерть в Венеции», и какая-то женщина сказала мне:

– Как вы можете это читать? У него такой искусственный язык. Так никто не разговаривает.

Я удивился. Это вовсе не в порядке вещей, когда в аэропорту с вами заговаривают о Томасе Манне.