В перерывах суеты - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Барщевский cтр.№ 42

Забытое чувство. Когда-то давно он часто влюблялся. Встречал женщину, придумывал ей добродетели, не замечал недостатков характера и любил созданный воображением образ. Особенно хорошо это удавалось тогда, когда она любила его. А его было за что любить. Красив, умен, известен с первого своего фильма, в котором снялся в восемнадцать лет. Богат. По крайней мере, по советским меркам — очень богат. Достаточно сказать, что, когда большинство мечтало о «Жигулях», он уже ездил на «Волге». Квартира на Кутузовском... После «перестройки» многое, конечно, изменилось. Звание «народного» не открывало, как раньше, нужные двери, «торговать лицом» стало недостаточно, чтобы решать повседневные проблемы. (Хотя на рынке по-прежнему можно было рассчитывать на максимальную скидку от торговца, будь то азербайджанец или молдаванин. Русских, кроме молочниц, в рыночных рядах он давно не видел.) Маймин быстро адаптировался. Сегодня, получая по пятьсот долларов за съемочный день в телесериале, редкий месяц он не имел десяти таких «дней всенародной халтуры». Плюс иногда приличные роли в кино, плюс ставка в театре, где он играл два любимых спектакля. Редко, к сожалению, зато с удовольствием. Какие-то деньги давала и антреприза, поставленная «под него» по пьесе отошедшего от дел банкира «первой волны», формально разорившегося в девяносто восьмом, но сохранившего достаточно, чтобы вложить кругленькую сумму в реализацию детской мечты стать драматургом. Когда его пригласили играть эту роль, а банкир написал ее с самого себя, Маймин сказал, что для создания правильного образа актер изначально должен проникнуться ощущением наличия шальных денег. И запросил по три тысячи за каждый спектакль. Режиссер, присутствовавший при разговоре, спросил, почему так мало, мол, он собирался просить для Маймина пять. Маймин выразительно посмотрел на банкира-драматурга и улыбнулся. Тот хмыкнул и сказал, что условия Маймина его устраивают и что только Маймин, как, собственно, и предполагалось изначально, но теперь решено окончательно, будет играть главную роль. Только через несколько месяцев кто-то проболтался режиссеру, что в отличие от него, привыкшего мыслить в рублях, состоявшиеся при нем переговоры велись в иной валюте. Да, Маймин был богатым человеком. И уж никак не считал себя неудачником. Наоборот. Везунчиком. Но вот любовь... Каждый раз выяснялось, что любили не его. А его славу, его деньги, его возможности. Каждая женщина хотела что-то от него получить, кроме общения, права ласкать его и ему отдаваться. Несколько лет тому назад он неожиданно понял, что это — нормально. Что любая женщина, особенно молодая и красивая, а с другими романов он, естественно, не заводил, желала что-то получить. Кто-то в силу природной корысти, кто-то потому, что полагал (справедливо, кстати, как стал признавать Маймин), что любящий мужчина должен стараться максимально много сделать для любимой женщины. Правы, наверное. Но его это не устраивало. Не из-за жадности. Просто, будучи столько лет знаменитым, он искренне верил, что счастья быть его избранницей уже достаточно. Короче говоря, конфликт с прекрасным полом перерос в антагонистический, и Маймин решил, что без женщин жить проще. Оказалось, не проще, а совсем просто. Только неинтересно. Зато спокойно. Но сейчас Маймин почувствовал, что в нем проснулись все те, забытые, изжитые эмоции. Как эта девочка смотрела на него! Понятно, что он ее не интересовал. Она была в песне, в музыке, в образе. Но как она смотрела!

Маймин взглянул на коллег. Нет, это не было его индивидуальное помешательство. Маститые, повидавшие всякое педагоги Училища не отрывали от девушки глаз: кто с удивлением, кто с восхищением, кто в таком же смятении, как он сам. Преподаватель кафедры вокала — Журова, обращаясь к Бугрову, спросила, а можно попросить спеть романс? Только сейчас до Маймина дошло, что девушка уже несколько минут как закончила петь и стоит молча, закрыв глаза. Внутри, в ней, продолжала жить музыка. Музыка, которой ведь не было. На просмотре, если абитуриент пел, ему никто не аккомпанировал... Это было непреложное правило Училища. Актеру должно быть трудно! Пианино в зале стояло, но не для поступающих.

Бугров, казалось сам удивляясь собственным словам, сдавленно произнес: «Да, пожалуйста, вы можете спеть романс?» «Что?» — встрепенулась девушка. Раздался голос Маймина: «Романс можете спеть?» Все повернулись в его сторону. Впервые за все годы участия в приемной комиссии Маймин обратился к абитуриенту! Маймин раздраженно подтвердил: «Да, я хочу услышать романс». Девушка посмотрела на него, именно на него, и сказала: «Хорошо, Роман Кириллович, только почему вы на меня злитесь?» Маймин растерялся — откуда она знает его отчество? Имена известных артистов знают все, а вот отчества... Будь она студенткой, понятно. Маймин почувствовал, что теряет над собой контроль, — он вообще перестал понимать, что происходит, он впервые за многие годы волновался, как когда-то перед первым выходом в дипломном спектакле. «Извините, это не к вам относится!» — выдавил из себя Маймин и закашлялся.

Девушка запела «Нищенку». Конечно, это могло оказаться случайностью. Конечно, никакого расчета здесь не было. Но для преподавателей Училища это было как копытом по слезной железе. Романс о судьбе актрисы, в зените славы потерявшей голос и ослепшей, в стенах Училища звучал просто зловеще. Студентам его петь не разрешали. В доме повешенного о веревке... Но факт оставался фактом: после первых слов Беленький, преподаватель музыки, резко встал, тихо шепнул Бугрову: «Извините» — и сел к роялю. Никто даже не удивился этому порыву, этому нарушению табу. Она пела. Преподаватель сценречи Марина Шурина заплакала первая. Это было не странно, все-таки восемьдесят пять лет. Но вслед за ней...

Маймин резко встал и вышел из аудитории. Так делать не полагалось. Подобного рода бестактность — помешать исполнителю — исключалась в стенах Училища. Но Маймину было все равно. Он не мог больше находиться в аудитории. Физически не мог. Он шел по коридору и вспоминал всех тех девочек, что вмиг стали известными актрисами и вскорости сошли со сцены или исчезли с экранов кинотеатров. Откуда эта-то девочка-подросток могла так понимать их эмоции, как она сумела так передать это настроение? Откуда вообще ей было понять, что такое горе?! Слава и забвение? Успех и унижение? Девушка пела о том, чего Маймин так боялся последние лет двадцать, — поворота жизни на сто восемьдесят градусов. Если она ему пела о любви, то она ему и предсказывала будущее?!

Маймин подумал, что сходит с ума. Вышел на улицу, отошел в сторону от входа в Училище. Там толпились самые упрямые неудачники второго тура, рассчитывавшие на чудо, на то, что их позовут, передумают, и ожидавшие просмотра везунчики, вместе со своими родителями, бабушками и дедушками. Даже иногородние часто приезжали поступать целыми семьями. Ни в один другой вуз так не поступали, только в театральные.

Маймин закурил. К нему подошел Коля Смирнов. Когда-то его, Маймина, студент, сегодня актер театра и преподаватель кафедры мастерства актера.

— Роман Кириллович! Вы в порядке?

— Что ты имеешь в виду?

— Ну чувствуете себя хорошо? Вы так неожиданно вышли, я подумал, вам плохо стало, вот пошел за вами.

— Нет, Коля, все нормально. В смысле со здоровьем. Ты мне скажи, ты понимаешь, что ее ждет?!