В перерывах суеты - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Барщевский cтр.№ 41

Теория, собственно, была столь же простая, сколь оригинальная. Из каждого выпуска в двадцать пять — тридцать человек только один-два студента становились известными актерами. (Был, правда, уникальный случай, когда сразу пятеро выпускников одного курса «вышли в звезды».) Что это означало в реальной жизни? А то, что все, кто не пробился, влачили потом жалкое существование. Жалкое во всех смыслах. Окружающие жалели их, неудачников, несостоявшихся актеров и актрис. Они — жалели себя, свой неоцененный талант, своих жен, которым они не могли подарить цветы без повода. Просто из-за отсутствия денег. Опять себя — поскольку иногда даже напиться было не на что. А женщинам приходилось и того хуже — они мечтали о корзинах цветов, выносимых на сцену после каждого спектакля, а в реальности вынуждены были решать проблему лишней пары колготок. Да не в деньгах дело! С момента получения студенческого билета, пройдя жесточайший отбор на вступительных турах, молодые дарования считали себя избранными, уже оцененными, признанными талантами. И это естественно, ведь их идолы — известнейшие артисты, кумиры народа — признали их, приняли в свой круг, стали делиться своими умениями, навыками актерского ремесла. Да и роли в дипломных спектаклях всем студентам уже с третьего курса были обеспечены. А потом... Не говоря о тех, кому совсем не повезло, кого не взял ни один из театров, пусть даже провинциальных, все остальные сталкивались с его жестокой правдой жизни. Их брали в труппу, давали роль «кушать подано», и, как правило, через пару лет главный режиссер театра имени-то молодого артиста вспомнить не мог... По-настоящему одаренные ребята скатывались в бездну... Нет, конечно, кто-то находил себя, меняя профессию. Но ради чего тогда были все эти потраченные годы?! Обманутые ожидания? Если человек талантлив — он талантлив во всем. Так? Ну тогда зачем пускать в эту страшную профессию талантливых людей? В этом месте Бугров аж подпрыгнул: «А вы? А ваши коллеги?» Для Маймина это был не аргумент. Он мог бы подробно и мотивированно возразить, но отделался выражением, которое в последнее время с успехом заменило традиционное «сам дурак»: «Исключение из правила есть подтверждение правила». И спокойно продолжил в том духе, что наглые бездарности в условиях современного режиссерского театра и телесериалов имеют гораздо больше шансов выбиться в звезды, чем люди думающие и умеющие страдать душой, а не «мордой лица».

В репетиционный зал вошла очередная абитуриентка. Маймин быстро взглянул на нее, сфотографировал, закрыл глаза и погрузился в свои мысли. Он всегда так поступал. Внешность запоминал, потом пускал в себя только голос. Хороший актер играет не лицом, а интонацией. В этом он был убежден, этому учил своих студентов. Учил хорошо. Все, кто вышел из его мастерской (а он отбирал далеко не всех с потока, обычно не больше пяти-семи человек), все устраивались хорошо. Кто-то даже становился актером, но уж работа на радио, а иногда на несколько лет и диктором на телевидении, — это гарантированно. Вспомнился Гриша Куц. Тщедушный парнишка из Подмосковья, дистрофичный и «антиспортивный», который с огромным трудом получил зачет по фехтованию, входившему в «обязательный набор» предметов Училища, сегодня был самым известным комментатором боксерских соревнований, востребованным и хорошо зарабатывающим. Каждый год на День рождения Маймин получал от него букет цветов.

И заслуженно, между прочим. В боксе Гришка, конечно, стал разбираться без его помощи (женился на сестре боксера... Во, судьба!), а вот играть голосом, передавать эмоции, особенно тогда, когда на самом деле их нет... Это он — Маймин!

Иногда, ближе к середине просмотра (а для него, скорее, прослушивания, как в консерватории), Маймин еще раз взглядывал на абитуриента. Для того, чтобы окончательно поставить на нем крест. Ужимки, неестественные дурацкие позы, размахивание руками — обязательный внешний антураж эмоционального голоса бездарности. А поставив крест, можно было и одобрительно улыбнуться. И написать «да». Разумеется, не лишив себя удовольствия понаблюдать за реакцией членов комиссии. Да, зря он так рано сегодня пришел. Все равно, его голос ничего не решал... Маймин пересчитал коллег: шестнадцать. С ним — семнадцать. Подумал, для кого-то из этих волнующихся юнцов это будет «Семнадцать мгновений актерской весны»... Тьфу, пошлятина! Значит, результаты голосования в итоге будут выглядеть примерно так: четырнадцать — три. Он никогда не оказывался в одиночестве. Ни с «да», ни с «нет». Всегда кто-то, исходя из своего видения, своих вкусов, тоже не разделял мнения большинства. Но эти люди менялись. А он — Маймин — неизменно принадлежал к меньшинству. Это и раздражало остальных! Раз даже ему кто-то злобно бросил, когда он проголосовал против дочки одного банкира, действительно, как ни парадоксально, талантливой девчонки: «Диссидент вы наш!» Маймин тогда огрызнулся: «В исполнении Гафта — звучит достовернее. Переигрываете!»

Закрыл глаза. Стал слушать дальше. К этому моменту девочка уже прочитала стихотворение. Вполне сносно. Теперь читала басню. Плохо. Будто сказку рассказывала. Но... Что-то оригинальное в исполнении было. Какая-то наивность в голосе. Редкость. Обычно в басне самовыражались за счет глубокомыслия, значимости намека... Или скатывались в сказочное сюсюканье. Здесь же звучало что-то природное. Нет, первородное. Но, плохо — без акцентов, без тембрового обыгрывания персонажей.

Маймин не переставал удивляться тому, что время чтецов прошло. Ну кто сегодня? Юрский да Райкин. Но Костя то ли ленится, то ли этот его дар не востребован. Наверное, последнее. На самом деле, каждый второй выпускник Училища умел хорошо читать. Но публика на это не шла. На радио же все передачи когда-то популярного жанра давно закрыли.

Бугров сказал свое традиционное «спасибо», не дослушав басню, что, как правило, не сулило поступающему ничего хорошего. Спросил, поет ли девушка? Играет ли на музыкальных инструментах? В том, что она ответит: «Пою», Маймин не сомневался. Как, впрочем, и в том, что пением это назвать будет нельзя. А вот по поводу инструмента подумал: либо фортепьяно, либо гитара. Так всегда. Либо то, либо другое. Ну и, разумеется, в отдельных, как правило, национально-предопределенных случаях, скрипка...

Ответ отличался оригинальностью — на гитаре и скрипке.

Девушка запела. Маймин аж вздрогнул. Голос оказался неожиданно низким. Очень чистым. Звук лился свободно, естественно, без надрыва и напряжения. Девушка взяла высокую ноту. Тоже свободно, даже легко. Маймин открыл глаза.

Он увидел то, чего ожидать ну никак не мог! Немного сутуловатая вначале, когда вошла в аудиторию, девушка выпрямилась, откинула голову и... Он не смог бы это описать словами. Легкая, будто блуждающая улыбка, светящиеся глаза, сдержанный, не отрепетированный, а природный жест, детские губы... Почему-то его поразили детские губы, слегка припухшие и какие-то совсем несовременные. Только сейчас он заметил полное отсутствие макияжа на лице. Она была абсолютно очаровательна. Маймин поймал себя на мысли, что испытывает наслаждение. Это было искусство. То, чего он так давно не встречал. Зритель, не понимающий, как что делается, был счастливее его. Он же всегда видел, как это сделано. И искусство превращалось в мастерство. А сейчас он не понимал — как?! Это было прекрасно. Их взгляды встретились. Маймин почувствовал мурашки по спине. Как светились ее глаза! Она пела о любви, и ее глаза были полны любовью. Она ему пела о своей любви!