Рисунки на песке - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Козаков cтр.№ 89

Лица у всех вытягиваются, когда, усиленный динамиками, по всему огромному мхатовскому залу разносится голос поэта Роберта Рождественского:

«Протокол одного заседания» — спектакль, поставленный Ефремовым во МХАТе. Эта пьеса переделана Александром Гельманом из его же собственного киносценария, только фильм назывался «Премия», дабы не отпугнуть кинозрителя ненавистным словом «заседание».

В зале хохочут и аплодируют: никакой это не Роберт Рождественский, а таганский актер Леня Филатов. А он уже подражает теперь не голосу заики Рождественского, а расчетливой истерии Евтушенко:

читает Филатов, один из таганских «бандитов», пришедший с делегацией от театра поздравить юбиляра. Возглавляет «банду» сам Юрий Петрович Любимов. Ему десять дней назад стукнуло шестьдесят. Стоит молодой, ничуть не старше своих ребят, глаза смеются — хулиган, да и только!

— Олег! Мои тут тебе что-то сочинили… — и «мои», то есть «его», выдают:

Хохот, аплодисменты. («Сталевары», поставленные Ефремовым два года назад, как раз принесли ему Государственную премию.)

В каменной нескладной громаде, и снаружи, и изнутри напоминающей многоярусные постройки грузинских крепостей, где годами скрывались от набегов князья и монахи, сегодня полно народу. Но хохот единодушный. В чем дело? Как понять происходящее?..

Выходит Володя Высоцкий. Легендарный Высоцкий. В руках гитара. Он начинает петь только вчера сочиненный — наспех, по случаю — текст. Иногда даже оговаривается, хотя поет по бумажке, а весь зал слушает чутко:

Если слово «овация» имеет в наше время какой-нибудь смысл, то уж здесь-то оно должно быть употреблено. Нет, это было не просто смешно. Спетое — итог целого периода жизни не только Ефремова, не только МХАТа, хотя и его тоже, но и «Современника», и «Таганки», и самого Высоцкого, и всего нашего поколения. Результат пока еще периода, но не жизни. И не одинаковый, не однозначный, разный для всех, когда-то единых, — а может, так казалось? — теперь разбежавшихся по непохожим дорогам, расползшихся по тропинкам, которые неизвестно куда приведут…

Уже увенчанный всеми наградами, исполнивший все ритуальные жертвоприношения, он будет наверстывать упущенное: сам сыграет Пушкина в «Медной бабушке» (почти не замечено), а через год после пятидесятилетнего юбилея осуществит свою давнюю мечту — сыграет Зилова в пьесе Вампилова «Утиная охота». И тоже — без всякого успеха. Зилов — прекрасная роль для молодого Ефремова, как будто на него сшитая. Но — для молодого!

Ужас! «Как конь, которого на мыло…» Будь ты проклят, Валька Гафт! Но что делать, и на этот раз в точку.

Но тогда такое не могло мне привидеться и в кошмарном сне. Тогда я кипел. Пьеса о Пушкине была отложена «назавтра», и Ефремов взялся за «Сталеваров». Молодого Петю-сталевара играл уже сорокалетний Женя Евстигнеев, который любил красавицу Зойку (Нина Гуляева — тоже актриса лет сорока четырех). Когда-то, молодыми актерами «Современника», мы шутили: «Во МХАТе трем сестрам всем вместе лет двести!» — имелись в виду Тарасова, Еланская и Гошева. А теперь сами уподоблялись им, и подражание это оказалось заразительным…

Когда мы шли во МХАТ, Ефремов предупреждал:

— Одна из опасностей, которая нас подстерегает, — это потерять нюх. Сейчас, со стороны, мы видим реальное положение дел. Зная, кто как играет, кто хороший актер, кто посредственный, а кому и на сцену выходить не надо. А проработав там какое-то время, станем ошибаться. Начнет срабатывать чувство уже мхатовского патриотизма. А, дескать, смотри: я с ним или с ней поработал, и он или она заиграли!

Так и случилось. Когда я начал заниматься принятой к постановке пьесой Л. Зорина «Медная бабушка» и консультировался с шефом насчет распределения ролей, он предложил мне на роль Фикельмон Маргариту Юрьеву, а на роль Карамзиной — Светлану Коркошко…

— Олег! Что ты, в самом деле? — возмущался я. — Вдумайся! Фикельмон — умнейшая женщина эпохи, с ней Пушкин дружил! Внучка Кутузова, жена австрийского посланника! При чем тут Рита Юрьева?