– Вон, гляди, – обронил Держак, обозрев толпу через плечо более низкого ростом брата. – Тащится, чучело.
– Кто? – Легота, придерживая кринку перед грудью, чтобы не капать медом на цветную рубаху, оглянулся.
– Да Шумята. С паробками своими. Гордый, как царь царьградский.
– Тьфу! – Легота опять обратился к кринке. – Было б на что смотреть. Пусть бы его леший в дугу согнут, тогда б я посмотрел.
– Идет к нам! – шепнул Держак и насупился.
– Всем день добрый! – раздался за спиной у Леготы радостный, дружелюбный голос. – Поздорову ли, братия? Давно прибыли? Вдвоем только? Чем торгуете?
Держак промолчал: он был из двоих братьев младше на пару лет и предоставлял Леготе отвечать первым. Сделав презрительное лицо, будто мед в кринке вдруг стал кислым, тот нарочито медленно обернулся.
– Чем торгуем? – повторил он. – Да уж не землей чужой, это как день ясен!
Перед ними стоял, сияя белозубой улыбкой, среднего роста молодец, с продолговатым, розовым от солнца лицом и русой, чуть в рыжину, приятного цвет бородкой, наводившей на мысли о корке свежего пшеничного хлеба. Русые кудри выбивались из-под синей валяной шапки. На молодце был льняной кафтан по хазарскому образцу, отделанный, вместо шелка, полосками крашенной в желтый цвет тонкой шерсти; позади него стояли трое-четверо отроков в простых холщовых рубахах, с мешками либо корзинами. У одного, самого младшего, обильного веснушками рыжего парня лет пятнадцати, торчал из лукошка здоровенный черный петух.
– Да уж я слышал, что вы, Легота, перед людьми меня поносите, – нахмурился молодец в хазарском кафтане, засунув большие пальцы за тканый пояс. Голос его из приветливого стал раздраженным. – И не стыдно вам? Вы бы сами постыдились – свояченицы моей ткацкий стан третий год отдать не можете! Мать твоя, Легота, когда умирала, дочери велела забрать его, а он все у вас стоит!
– Твое какое дело? – Легота подбоченился свободной рукой. – Пусть Медун приезжает за станом, его жена, не твоя!
– Она мне жаловалась на вас! – горячо ответил Шумята, считавший, что без него никто своих дел не решит.
– А тебе бы только в каждую щель нос твой сунуть! Ты что, князем себя возмыслил?
– Эти две кривые доски, что ты станом зовешь, мы давно б отдали, только их никто брать не хочет! – ответил Шумяте Держак. – Я Пестушке десять раз предлагал его забрать. Пусть бы Медун приезжал, мы бы уж с какой радостью отдали – толку с этого стана, на нем работать нельзя!
– Ты лучше скажи, что с полем нашим, – Легота набычился. – Собираешься платить или нет?
– Да я сто раз вам твердил! – Шумята всплеснул руками. – Мое это поле! Я за него полторы гривны заплатил! И никому не должен!
– Да какое же оно твое, когда мы с Леготой его расчищали вот этими руками! – Держак показал свои, весьма толстые руки с широкими загрубелыми ладонями. – Деревья валили, пни корчевали! Днем и ночью, чтобы к севу поспеть! Костры жгли, при огне работали! Дед нам слово дал, что наше будет поле, как его земля позовет!
– Откуда мне знать, что вам ваш дед обещал? Я у Теребуни его купил! За полторы гривны! И послухи у меня есть! Родовое угодье от чужих рук спас! Мое оно теперь, по закону мое, а вы спрашивайте с Теребуни, как и почему ваше поле у него в руках оказалось!
Все трое от слова к слову повышали голос и вот уже почти кричали; на шум со всех сторон подтягивался народ. Подошел Бьёрн Лисий Хвост – здоровенный киевский варяг с золотисто-рыжей бородой, уже слегка седоватой; серо-голубые глаза его повеселели при виде знакомого раздора, весьма способного перейти в потасовку. Он явился сюда повидаться с Леготой и Держаком, имея с ними кое-какие дела по части железа, но отошел поговорить со знакомым – Асмундом, десятским Ельговой дружины.
– Да спрашивали мы с него! – не сдержался Легота, хотя уже не раз клялся, что больше с Шумятой спорить не будет, поскольку все доводы от того отлетали, как горох от камня. – Будым с матерью ему продали, но поле-то наше! Ты отдай нам его, а бери свои скоты с Будыма!
– Я с сироты малолетнего ничего брать не буду! Он мне родич, как и вы, два немытика бессовестных! Я память Несды не осрамлю!
– Я немытик? – Лицо Леготы вмиг ожесточилось, словно его злость только ждала малейшего повода прорваться. – Ты у меня, змеяка, сейчас мытый будешь, как младень!
Едва договорив, Легота щедро плеснул мед из кринки прямо в лицо Шумяте. Тот вскрикнул от возмущения и заехал ему в ухо; еще держа кринку в руках, от удара Легота утратил равновесие и, отлетев назад, сел наземь.
Не сказать чтобы кто-то вокруг удивился. Плотный паробок, стоявший позади Шумяты с мешком за плечами, живо спустил ношу на землю и налетел на Держака. Тот, не теряясь, залепил кулаком ему в лоб, а Легота с земли метнул кринку в голову. Паробок, взмахнув руками, как орел крыльями, опрокинулся навзничь и больше не встал.
Трое других паробков Шумяты кинулись на Держака все разом – более крупный, он казался им более опасным, – и повисли у него на плечах. Но уже подошел Бьёрн Лисий Хвост; быстро оглядевшись, он выхватил у близко стоящего изумленного деда клюку и обрушил ее на кучу висящих на Держаке паробков – те полетели прочь, как спелые яблоки с яблони. Раздались вопли. Держак, освободившись, заработал кулаками, раздавая гостинцев каждому, кто поднимался и пытался приблизиться к нему.
Кругом завизжали женщины, заревел чей-то вол. Толпа забурлила: одни торопились прочь, пока не затянуло, другие лезли вперед – посмотреть.
– Журба, там твоего свата бьют! – кричали в толпе.
– Опять Несдовы внуки сцепились!
– Отойди, отойди!
– Понежко, не лезь, твое какое дело?
– Гридей зовите!
– Прочь от моего воза, скаженные!
– Ух ты! Зимко, беги скорей смотреть!
Легота, наконец встав с земли, накинулся с кулаками на Шумяту; кровь из носа закапала на белый лен кафтана. Жена Шумяты, наблюдавшая за беседой со своего воза, с перепугу села в открытую кадку с солеными груздями; визг ее разлетелся по всему торгу, перекрывая гул толпы и яростные крики из схватки. Легота рычал, как медведь, без разбору молотя Шумяту, куда придется; сложением легче брата, в драке он отличался большей злостью и упорством.
Бьёрн и Держак бились плечом к плечу, отражая нападки родичей Шумяты: с разных концов торга их сбежалось почти десяток, но все это были люди не очень опытные, и те двое отражали натиск, не отступая ни на шаг. Вокруг кипела неразбериха. Словно вестник Затмения Богов, пролетел над площадкой черный петух, яростно хлопая крыльями и крича. Он вырвался из корзины, когда отроки ринулись в драку, и некому было его ловить.
– А у вас кулица убезала! – кричал какой-то пятилетний малец, прыгая и показывая на него пальцем.
Схватка все ширилась; каждый из подошедших посмотреть вскоре замечал в ней кого-то из знакомых, спешил на помощь и получал свою долю. В середине поля машущих рук застыли зачинщики – Легота и Шумята. Легота притиснул противника к возу, яростно работая кулаками. Не в силах вырваться и даже толком размахнуться, тот вдруг завыл, как берсерк, и вцепился зубами Леготе в плечо. Тот вскрикнул; от боли окончательно обезумев, Легота схватил противника за ядра и сжал изо всех сил. Шумята не мог даже застонать; так они и замерли, сцепившись в смертельной ненависти, и каждый одинаково неспособен был ни выпустить противника, ни освободиться от него.