Осталась ли сзади на Зубах легкая ржавчина от крови парня?
Хогану показалось, что он что-то видит, но, может, это просто падала тень.
– Я их берегла, потому что Скутер сказал, что у вас есть
мальчик.
– Да, – кивнул Хоган и подумал: «У мальчика пока что есть
отец. И я знаю, почему. Интересно, шли ли они пешком на этих маленьких
оранжевых ножках через пустыню потому, что это их дом… или потому, что они
как-то знали то, что знал Скутер? Рано или поздно человек, живущий разъездами,
обязательно возвращается туда, где был хоть раз, так же как убийцу тянет на
место преступления?»
– Что ж, если они вам нужны, они ваши, – сказала она.
Какой-то миг это звучало торжественно… а потом она рассмеялась. – Черт, я бы
их, наверно, выбросила, если б не забыла. Конечно, они по-прежнему поломаны.
Хоган повернул ключик, торчащий из челюсти. Он дважды провернулся с легким
щелчком и безжизненно обвис в скважине. Сломаны. Разумеется, они были сломаны.
И будут, пока сами считают нужным. Дело не в том, как они вернулись сюда, а
зачем. Вопрос: что им нужно?
Он опять сунул палец в эту белую стальную ухмылку и
прошептал:
– Кусайте меня – хотите?
Зубы только стояли на холодных оранжевых ножках и скалились.
– Похоже, они не разговаривают, – заметила миссис Скутер.
– Нет, – подтвердил Хоган и вдруг поймал себя на том, что
думает о мальчишке. О мистере Брайане Адамсе из Ниоткуда, США. Сейчас полно
таких мальчишек. И таких взрослых. Они, как перекати-поле, кишат вдоль дорог,
всегда готовые забрать у вас бумажник, сказать: «Отсоси, дорогой» – и убежать.
Можно не подвозить никого (он так и делал), можно поставить охранную систему в
доме (и это он сделал, но все равно вокруг жестокий мир, где самолеты иногда
падают с неба и сумасшедшие способны появиться где угодно, так что небольшая
дополнительная страховка никогда не помешает. В конце концов у него есть жена.
И сын.
Было бы неплохо, если бы у Джека на столе стояли Китовые
Кусачие Зубы. На всякий случай. Просто на случай.
– Спасибо, что сохранили их, – сказал он, осторожно поднимая
Кусачие Зубы за ножки. – Думаю, мой пацан будет в восторге, хоть они и
поломаны.
– Спасибо скажите Скуту, не мне. Дать мешок? – Она
ухмыльнулась. – У меня пластиковый, точно без дырок.
Хоган покачал головой и сунул Кусачие Зубы в карман куртки.
– Повезу их так, – сказал он и улыбнулся ей. – Так удобнее.
– Дело ваше. – Когда он направился к двери, она крикнула:
– Постойте! Я вам сделаю классный сэндвич из курицы с
салатом!
– Не сомневаюсь, спасибо, – сказал Хоган. Он спустился по
ступенькам и с минуту постоял на ярком солнце пустыни, весело улыбаясь. Он был
весел – очень весел в эти дни. Он начинал думать, что так и надо жить – весело.
Слева от него Во-ок – удивительный миннесотский койот – встал на ноги, просунул
морду через прутья клетки и залаял. В кармане Хогана Кусачие Зубы щелкнули
разок. Звук был негромкий, но Хоган его услышал… и почувствовал, что они
движутся. Он похлопал по карману.
– Спокойно, ребята, – сказал он.
Он неторопливо зашагал по двору, уселся за руль нового
«шевроле» и покатил в Лос-Анджелес. Он обещал Лите и Джеку быть дома к семи,
самое позднее – к восьми, а он был их тех, кто выполняет обещания.
Завтрак в кафе "Готэм"
Как-то я вернулся домой из брокерской фирмы, в которой
работаю, и нашел на обеденном столе письмо – а вернее, записку – от моей жены с
сообщением, что она уходит от меня, что ей необходимо некоторое время побыть
одной и что со мной свяжется ее психотерапевт. Сидел на стуле у обеденного
стола, вновь и вновь перечитывая короткие строчки, не в силах поверить.
Помнится, около получаса у меня в голове билась одна-единственная мысль: «Я
даже не знал, что у тебя есть психотерапевт, Диана».
Потом я поднялся, пошел в спальню и огляделся. Ее одежды не
было (если не считать подаренного кем-то свитера с поблескивающей поперек груди
надписью «ЗОЛОТАЯ БЛОНДИНКА»), а комната выглядела как-то странно, неряшливо,
будто ее обыскивали, ища что-то. Я проверил свои вещи – не взяла ли она
чего-нибудь. Мои руки казались мне холодными и чужими, словно их накачали
транквилизатором. Насколько я мог судить, все, чему следовало там быть, там
было. Я ничего иного и не ждал, и тем не менее комната выглядела странно,
словно она ее дергала, как иногда в раздражении дергала себя за кончики волос.
Я вернулся к обеденному столу (который занимал один конец
гостиной – в квартире ведь было всего четыре комнаты) и перечел еще раз шесть
адресованных мне фраз. Они остались прежними, но теперь, заглянув в странно
взъерошенную спальню, в полупустой шкаф, я был уже на пути к тому, чтобы им
поверить. Она была ледяной, эта записка. Ни «целую», ни «всего хорошего», ни
даже «с наилучшими» в заключение. «Береги себя» – такой была максимальная
степень ее теплоты. И сразу под этим она нацарапала свое им».
«Психотерапевт». Мои глаза снова и снова возвращались к
этому слову. «Психотерапевт». Наверное, мне следовало бы радоваться, что это не
был «адвокат», но радости я не испытывал. «С тобой свяжется Уильям Хамболд, мой
психотерапевт».
– Свяжись вот с этим, пупсик, – сказал я пустой комнате и
прижал ладонь к паху. Но это не прозвучало круто и язвительно, как мне
хотелось, а лицо, которое я увидел в зеркале напротив, было белым, как бумага.
Я прошел на кухню, налил себе апельсинового сока в стакан и
уронил его на пол, когда попытался взять со стола. Сок облил нижние ящики,
стакан разбился. Я знал, что непременно порежусь, если начну подбирать осколки
– у меня тряслись руки. Но я начал их подбирать. И порезался. В двух местах.
Неглубоко. Я все думал: это шутка, потом понял, что нет и нет. Диана не была
склонна к шуткам. Но только я же ничего подобного не ждал и ничего не мог
понять. Какой психотерапевт? Когда она у него бывала? О чем она говорила?
Впрочем, пожалуй, я знал, о чем. Обо мне. Вероятно, всякую чушь о том, как я
всегда забываю спустить воду, кончив мочиться, как я требую орального секса до
надоедливости часто. (На какой частоте возникает надоедливость? Я не знал). Как
я мало интересуюсь ее работой в издательстве. И еще вопрос: как она могла
обсуждать самые интимные стороны своего брака с человеком по имени Уильям
Хамболд? В самый раз для физика из Калифорнийского технологического института
или заднескамеечника в Палате лордов.
И еще супервопрос: почему я не замечал, как что-то
назревало? Каким образом я мог нарваться на это, точно Сонни Листон на
знаменитый неуловимый апперкот Кассиуса Клея? По глупости? Из-за отсутствия
чуткости? По мере того как проходили дни и я перебирая в памяти последние
шесть-восемь месяцев нашего двухлетнего брака, у меня сложилось убеждение, что
причина заключалась и в том, и в том.