Библиотека в Париже - читать онлайн книгу. Автор: Джанет Скеслин Чарльз cтр.№ 49

– Надеюсь, не прохудившиеся!

Неделю спустя, когда Поль появился перед моей дверью – с выгоревшими добела волосами, с красными щеками, – я просто вытаращила на него глаза. Ночами в постели я много раз рисовала себе картину нашего воссоединения. Как я бросаюсь ему на грудь, осыпаю поцелуями… А его руки – на моей спине, и все мое тело поет… Но когда он меня обнял, я не шелохнулась. После напряжения многих месяцев я просто не могла расслабиться.

– Je t’aime, – шепнул он.

Ощутив его губы на своем виске, я раскисла и заплакала. А он, обнимая меня, вывел на лестничную площадку, понимая, что я не захочу тревожить родителей. Я могла держаться перед ними, перед Битси, перед читателями, но с Полем просто не могла притворяться.

– Вместе мы со всем справимся, – сказал он.

Мои рыдания затихли, я прижалась к нему. Я могла стоять вот так вечно. Ну, пока маман нас не нашла. Увидев корзины с картофелем, маслом и копченым окороком, которые принес Поль, она произнесла:

– Путь к сердцу Одиль лежит через ее желудок.

– Хороший добытчик, – одобрил папа́.

За столом в гостиной мои родители засиделись за разговором. Часть морщинок маман исчезла, а папа́ смеялся впервые за месяц.

– Я так скучал по тебе, – шепнул Поль. – И мне так хочется остаться с тобой наедине хотя бы на пять минут!

– Давай встретимся у тебя завтра.

– На моем этаже живут еще четверо моих коллег. Если они тебя увидят, твоя репутация может пострадать.

KRIEGSGEFANGENENPOST ^[18]

15 августа 1940 года

Дорогие маман и папа́!

Все в порядке. Я поправился. В нашем бараке рядом со мной койка одного доктора из Бордо. Он храпит, но его соседство утешает. Спасибо за ваши открытки. Не могли бы вы прислать кое-что? Теплую рубашку, белье, носовые платки и полотенце. Немного ниток. Еще пенку для бритья и бритву. И если это не слишком трудно, какие-нибудь консервы, может немного паштета.

Пожалуйста, не тревожьтесь. С нами тут обращаются вполне пристойно, так что при подобных обстоятельствах жаловаться не на что.

Ваш любящий сын

Реми

KRIEGSGEFANGENENPOST

15 августа 1940 года

Милая Одиль!

Как у тебя дела? Как Битси, и маман, и папа́, и Поль? Мое плечо зажило. Ранило меня при вражеском обстреле рядом с Дюнкерком. Болело чертовски! Конечно, когда ты пинала меня под столом, я тоже жаловался, что это чертовски больно. В плену оказались несколько человек из моего подразделения. Мы были недовольны своей судьбой, пока не узнали, скольких убили.

Нас – французских солдат и нескольких британских тоже – прогнали маршем, кажется, чуть ли не через всю Германию, почти без еды и отдыха. Ты меня знаешь, я никогда не был атлетом. И через несколько недель хода многие из нас были рады оказаться на месте и выспаться на кровати, пусть даже это были просто деревянные нары, вместо холодной мокрой земли.

Спасибо за твои письма. Мне жаль, что до сих пор я не мог написать.

Люблю тебя,

Реми

30 сентября 1940 года

Милый Реми!

Слава богу, ты сообщил нам, что именно тебе нужно. Маман хотела отправить тебе четки, чтобы ты и твои друзья могли как следует помолиться. Сегодня, впервые за целую вечность, она пошла на мессу. Маман плохо себя чувствовала, так что папа́ нашел ей сиделку.

Сначала я не была уверена, что следует доверить уход за маман чужому человеку, но потом увидела, что это совсем неплохо. Евгения носит кардиган с белой блузкой, это совсем простая женщина, с пухлыми плечами и меланхоличными глазами. Время от времени по ее лицу скользит задумчивая улыбка. Почти как у маман. Вечерами, до прихода папа́, мы втроем пьем чай.

А папа́ возвращается все позже и позже. Его машину реквизировали, так что теперь он ездит на автобусе. К несчастью, они ходят очень редко, потому что нет бензина.

После твоего отъезда папа́ докучает мне пуще прежнего. И он уж слишком меня защищает. Ему не нравится, когда я выхожу из дома, пусть даже на утренний сеанс в кино. Но у нацистов свои собственные кинотеатры и публичные дома, так что мне, Битси и Маргарет ничто не грозит. Когда гаснет свет, мы можем выразить свои истинные чувства, так что, когда в хронике показывают Гитлера, все шипят.

Нам постоянно твердят, что именно запрещено, они просто лезут нам в мозги. А солдаты учат французский. Какой-то косоглазый комендант попытался заговорить с нашим бухгалтером – помнишь ее, она постоянно печет лепешки и влюблена в древнего греческого математика? Этот офицер сказал ей: «Bonjour, mademoiselle. Vous êtes belle», а мисс Уэдд ответила: «Heave, ho!» Он не понял, и она добавила: «Auf Wiedersehen!»

Люблю тебя,

Одиль

Не так-то легко было поддерживать легкий тон писем, особенно потому, что нацисты были по всему Парижу. На собрании коллектива Борис сообщил нам, что они забрали больше ста тысяч книг из Русской библиотеки рядом с собором Парижской Богоматери.

– Больше ста тысяч книг… – чуть слышно повторила Маргарет.

Однажды, когда я была маленькой, мы с тетей Каро ходили туда. После мессы в соборе Квазимодо на островке посреди Сены мы перебрались на левый берег и не спеша прошли по рю де ла Бюшери до hôtel particulier ^[19]. Двери особняка были открыты, и мы заглянули внутрь.

– Входите, входите! – сказали нам.

Библиотекарь, у которой на серебряной цепочке висели очки для чтения, протянула мне книжку с картинками. Мы с тетей Каро с восторгом рассматривали не столько чужой язык, сколько иностранные буквы.

Стены там были сплошь закрыты стеллажами, от пола до потолка, – такими высокими, что нужна была лесенка, чтобы добраться до верхних полок. Тетя Каро позволила мне залезть на самый верх. Тот день, как и любой день с моей тетушкой, был настоящим счастьем.

А теперь я представила те стеллажи опустевшими. Представила библиотекаря со слезами на глазах. Представила какого-то читателя, пришедшего, чтобы вернуть книгу, и узнавшего, что она осталась единственной…

– Но почему они грабят библиотеки? – спросила Битси.

Борис объяснил, что нацисты хотят уничтожить культуру определенных стран и потому методически конфискуют их научные труды, художественную литературу, философию. И добавил, что нацисты также разграбили личные собрания известных еврейских семей.