Целую, твой Франкенштейн. История одной любви - читать онлайн книгу. Автор: Дженет Уинтерсон cтр.№ 28

Байрон пригладил пышную шевелюру и повернулся ко мне.

– Итак, давайте продолжим. Отвечу на ваш вопрос еще раз, Мэри. Да, за всякое новое знание или изобретение приходится платить. То же самое с революцией. Кровавая, жестокая, требующая огромных жертв ради того, казалось бы, немногого, что отвоевывается в итоге. Но мы сознаем, что эти порой едва различимые крупицы и есть занимающаяся заря нового мира.

– Почему тогда вы поддерживаете луддитов, если понимаете всю важность прогресса, на который они ополчились?

– Нельзя становиться рабом машины. Это унизительно, – ответил Байрон.

– Одни люди держат в рабстве других. А женщины в рабстве у всех, – заметила я.

– Иерархические отношения будут всегда. Но когда все, ради чего ты работал, отнимает груда металла и дерева, трудно не сойти с ума.

– А вот если бы человек владел машиной, у него появилось бы больше свободного времени, а трудился бы механизм, – сказал Шелли.

– Что за утопический мир вы надеетесь увидеть? – улыбнулся Байрон.

– Будущее. Оно неизбежно настанет, – проговорил Шелли.

Повисла долгая тишина. Полидори заснул. Тени стали длиннее. С озера доносились крики. Когда мы, мертвые, пробуждаемся…

– Мэри, как твоя страшная история? Продвигается? – поинтересовался Байрон.

– Да, – кивнула я. – Мое чудовище готово.

– Расчленить труп достаточно легко, – неожиданно заговорил Полидори. То ли он резко проснулся, то ли прикидывался спящим, не желая участвовать в неприятной сцене. – Заявляю как врач! Попомните мои слова! Распилить пара пустяков, а вот с иголкой возиться долго. Ломать не строить. Хорошо я сказал, как вам, Байрон? Ломать не…

Байрон зевнул.

– В медицинском университете, в Эдинбурге, мы пришивали отрезанные конечности черной рыбацкой леской.

– Черной? – с отвращением переспросил Байрон. – Неужели это было необходимо? Ужасно.

Полидори не удостоил его ответом и обратился ко мне:

– Мэри, как у вашего чудовища с внутренностями? Я имею в виду, оно испражняется? Большие ли кладет кучи?

Школьные годы Байрона и Шелли разительно отличались, и вопрос Полидори лишь позабавил лорда.

Сообразив, что беседа вот-вот превратится в обсуждение особенностей кишечника, я заявила:

– Джентльмены! Я пишу роман. Леденящую душу историю! А не пособие по анатомии.

– Отлично сказано, Мэри! – Байрон стукнул кулаком по столу. – Не обращайте внимания на эту ничтожную блоху Полидори.

– Прошу прощения! – возмутился доктор.

Байрон посмотрел сквозь него, словно Полидори был незримым призраком, и одарил меня самой обаятельной улыбкой. Какой пристальный, взволнованный взгляд! Шелли даже вздрогнул, когда Байрон взял мою руку и, поцеловав ее, попросил:

– Мэри, почитайте нам немного! Хотя бы часок. А затем я пойду к себе и отшлепаю вашу сестрицу.

– Сводную сестру, – уточнила я.

– Почитай нам, дорогая, – попросил Шелли.

Я отправилась за рукописью, которая лежала на моем столе. Жизнь – странная штука: это ежедневная реальность, с которой мы постоянно боремся с помощью воображения. То, что я сочинила, еще не разбито на главы. Возможно, мои мысли несколько сумбурны, но сюжет развивается по канонам трагедии – ведь именно в трагедии знание всегда приходит слишком поздно. У меня есть задумка дописать сцену погони во льдах. Виктор Франкенштейн преследует свое творение. Ученого, полумертвого от усталости, спасает исследовательский корабль. Эту часть истории расскажет капитан – я назову его капитан Уолтон. Таков мой план. Впрочем, боюсь, мое повествование развивается по собственным правилам.

Наша жизнь подчинены строгой линии времени, хотя стрелы летают во всех направлениях. Мы движемся навстречу смерти, а жизнь в это время преподносит нам болезненный, но ценный урок, снова и снова повторяя то, что мы пока не усвоили.

Мое сочинение циклично. При том, что есть завязка, середина и финал, оно не разворачивается по прямой, подобно римской дороге, от начала до конца маршрута. Я до сих пор не знаю, чем закончится эта история, и уверена только в одном: смысл повествования, если он имеется, скрыт в середине.

– «Берегись! Я не ведаю страха, и в этом моя сила» ^[53], – проговорила я.

– Что? – не понял Байрон.

– Строчка из моего сочинения. Я начну?

«Был почти полдень, когда я достиг вершины склона. Я смотрел на лежащую внизу долину. Над сетью рек поднимался пар, клубясь густыми завитками вокруг соседних гор и скрывая их пики за одинаковыми облаками. С темного неба лил дождь. Наконец, ветер рассеял облака, и я спустился на ледник. Поверхность его очень неровная, словно застывшие волны неспокойного моря.

На расстоянии лиги высился Монблан, внушающий трепет своим величием. Я стоял на скальном уступе и любовался потрясающим видом. Ледяное море, а точнее, широкая река вилась между горами, вершины которых нависали над ложбинами в склонах. Сверкающие снежные пики, вздымаясь над облаками, искрились на солнце. Мое сердце, давно скованное печалью, наполнилось неким подобием радости. Я воскликнул: “О, блуждающие духи усопших, если вы действительно витаете здесь и не обрели вечный покой в своих узких постелях, позвольте мне насладиться этой крупицей счастья или заберите к себе, прочь от радостей жизни!”

В следующее мгновение я заметил одинокую фигуру. Незнакомец приближался ко мне с нечеловеческой скоростью. Он легко перепрыгивал через трещины во льду; по сравнению с обычным человеком он казался исполином. Вскоре я узнал в нем созданное мной чудовище…» ^[54]