– Может, и не вызывает. Но это самая адекватная теория из всех, что я слышал. Поэтому я хочу попросить вас об одолжении. Не могли бы вы достать для меня схему музикрона? Если я увижу ее, то смогу определить, что именно делает эта штука. Вы не знаете, есть ли у Пита план машины?
– В самом музикроне хранится какая-то толстая тетрадка. Думаю, это то, что вы имеете в виду.
– Сможете ее достать?
– Может быть, но не сегодня… И я не посмею сказать об этом Питу.
– Почему не сегодня?
– Пит держит ключ от музикрона при себе, когда спит. Машина заперта, когда ею не пользуются, чтобы никто не смог проникнуть внутрь и получить повреждения. Ее приходится всегда держать включенной, потому что она очень долго разогревается. Дело в каких-то кристаллах… или энергопотенциале или в чем-то таком.
– Где остановился Пит?
– Здесь есть комнаты, апартаменты для особых гостей.
Он отвернулся, вдохнул влажный соленый воздух и повернулся обратно.
Колин дрожала.
– Я не знаю, правда ли это музикрон. Я… они… – Она разрыдалась.
Он подошел ближе, обнял ее за плечи, почувствовал, как она дрожит. Она прижалась к нему и немного успокоилась.
– Я достану эту схему. – Она беспокойно тряхнула головой. – Это докажет, что дело не в музикроне.
– Колин… – Он настойчиво сжал ее плечи.
Она придвинулась ближе.
– Да.
Он склонил голову. У нее были теплые, нежные губы. Она прижалась к нему, слегка отодвинулась, затем поудобнее устроилась в его объятиях.
– Это неправильно, – сказала она.
Он снова наклонился. Она подняла голову, и их губы слились в нежном поцелуе.
Она медленно отстранилась и повернула голову к заливу.
– Так не бывает, – прошептала она. – Так быстро… так неожиданно.
Он зарылся лицом в ее волосы, вдыхая их аромат.
– Как?
– Как будто нашла дорогу домой.
Он сглотнул.
– Дорогая…
И снова их губы встретились. Отстранившись, она коснулась рукой его щеки.
– Мне пора.
– Когда мы увидимся?
– Завтра. Я скажу Питу, что мне надо за покупками.
– Где?
– У тебя есть лаборатория?
– В моем доме, на Чалмерс-плейс, на другом берегу озера. Посмотри в адресной книге.
– Я приду, как только достану схему.
Они еще раз поцеловались.
– Мне действительно пора.
Он крепко обнял ее.
– Правда. – Она высвободилась. – Спокойной ночи… – Она замялась. – Эрик.
Вокруг нее танцевали тени.
Зажужжал лифт. Глубоко дыша, чтобы успокоиться, Эрик прислонился к бетону.
Слева послышался отчетливый звук шагов. В лицо Эрику ударил луч ручного фонаря. За ним тускло блестела наручная повязка ночного патрульного. Луч перескочил на эмблему кадуцея у него на груди.
– Уже поздно, доктор.
Свет вернулся к его лицу и погас. Эрик знал, что его сфотографировали, – обычное дело.
– Вы испачкались помадой, – сказал патрульный, обходя купол лифта.
* * *
Внутри притихшего музикрона: худощавый человек с измученным, полным ненависти лицом. Горькая мысль: «Какая милая любовная сцена!» Пауза. «Доктору хочется что-нибудь почитать? – Кривая ухмылка. – Я предоставлю ему материалы. Ему будет чем заняться после нашего отъезда».
* * *
Перед тем как лечь спать, Эрик отправил трансграф миссис Бертц, своей секретарше, велев ей отменить все назначенные на завтра встречи. Он прижался к подушке и обнял ее. Заснуть не получалось. Он занялся дыхательной гимнастикой, но расслабиться никак не удавалось. Он встал, надел халат и тапочки. Посмотрел на часы на прикроватном столике: 02:05 ночи, суббота, 15 мая 1999 года. «Всего двадцать пять часов назад мне снился кошмар, – подумал он. – А теперь… даже не знаю. – Он улыбнулся. – Да нет, знаю. Я влюблен. Чувствую себя мальчишкой в колледже».
Он сделал глубокий вдох.
«Я влюбился. – Он закрыл глаза и воскресил в памяти образ Колин. – Эрик, если только ты разберешься с этим Синдромом, весь мир будет у твоих ног. – На секунду в голове воцарилась тишина. – У меня развивается мания…»
Эрик задумался.
«А если Пит увезет музикрон из Сиэтла… Что тогда?»
Он щелкнул пальцами, подошел к видеофону, позвонил в круглосуточное турагентство. Служащая в конце концов согласилась посмотреть нужные ему даты – за отдельную плату. Он сообщил ей свой расчетный код, прервал связь и пошел к полке с микрофильмами, находившейся напротив изножья кровати. Проведя пальцами по списку названий, выбрал «Значения форм энцефалографических волн. Исследование девяти мозговых импульсов» доктора Карлоса Аманти. Потом нажал на селектор напротив ленты, активировал экран над полкой, взял пульт управления и вернулся в кровать.
На экране появилась первая страница. Свет в комнате автоматически померк.
Эрик начал читать.
«Существует шкала вибрационных импульсов, которая покрывает слуховой диапазон человека и выходит за его пределы, постоянно вырабатывая эмоциональные реакции различного уровня, такие как страх. Некоторые из этих вибрационных импульсов – условно сгруппированные под названием «звуки» – испытывают пределы эмоциональных переживаний человека. Можно сказать, что любая эмоция в разумных пределах является реакцией на стимуляцию посредством гармонических колебаний.
Многие исследователи связывали эмоции с характерными энцефалографическими волновыми реакциями: исследования Картера о дзета-волнах и любви; исследование Реймана о пи-волнах и абстрактном мышлении; работа Поулсона о тета-волнах и степенях печали, и так далее.
Целью моего исследования является отследить эти характерные реакции и выявить то, что я считаю совершенно новым направлением в интерпретации…»
В столь поздний час Эрик рассчитывал, что во время чтения его станет клонить в сон, но по мере того, как он продолжал читать, его чувства становились лишь острее. Все эти слова были знакомы ему в результате частых прочтений, но они по-прежнему возбуждали его. Он вспомнил отрывок ближе к концу книги, поставил фильм на перемотку и промотал до нужного фрагмента, затем замедлил ход пленки и восстановил постраничное чтение. Вот он, тот отрывок:
«Работая с тяжелобольными пациентами посредством психозондирования, я ощущал присутствие тяжелых эмоций в атмосфере. Другие, те, кто не был знаком с моей работой, замечали то же самое. Это наводит на мысль, что характерные эманации больного разума могут вырабатывать симпатические реакции у тех, кто находится в зоне воздействия психозонда. Как ни странно, это тревожное ощущение иногда наступает спустя минуты или даже часы после того, как пациент подвергся обследованию.