– Где были ключи? – уточнил Мартин.
– В гостиной. На этом, как его… – слово опять ускользнуло, – на буфете.
Детектив негромко фыркнул:
– Возле окна, у всех на виду! Вы ведь не задергиваете шторы?
– Обычно нет.
– В следующий раз будьте осторожнее, – скривился Мартин. – В пятницу ночью вы не зашторивали окно?
– Я не… – вернулся домой, лег спать, а в промежутке пустота, громадная черная дыра, к которой страшно подступиться, – я не помню.
– В тот день вы ездили на машине?
– Нет, оставил возле дома, – помедлив, ответил я. Помню, подумал: чем бы ни кончилась встреча с Ричардом, мне наверняка захочется пропустить пинту-другую пива.
– На парковке перед домом.
– Да.
– Часто вы на ней ездите?
– Не особо. Обычно хожу на работу пешком, если погода хорошая, ну и чтобы не нервничать по поводу парковки. Но в дождь или если опаздываю, еду на машине. Ну и по выходным. В общем, пару раз в неделю. Может, три.
– Когда вы в последний раз ею пользовались?
– Кажется… – Я знал, что несколько дней просидел дома, но сколько именно, не помнил. – Кажется, в начале той недели. В понедельник, что ли.
– Вы в этом твердо уверены? – Мартин вскинул бровь. – В понедельник?
– Вроде да. Не помню. Или на выходных. – Было ясно, куда он клонит. Парковка неогороженная, возле дороги. Мартин наверняка решил, что кто-нибудь приметил мою машину, видел, как я сажусь в нее, отыскал окна моей квартиры и явился за ключами. Жуть берет, конечно, как представлю, что валяюсь на диване, ем чипсы, смотрю телик, а из темноты за мной кто-то наблюдает в щелку меж занавесок, но в целом эта версия понравилась мне куда больше, чем моя с Гопником. Личных мотивов у угонщиков нет, так что они вряд ли вернутся.
– Что еще ценного было в доме?
– Ноутбук. “Иксбокс”. Вроде всё. Они их тоже…
– Да, – перебил Аляповатый Костюм. – И телевизор. Обычное дело: берут то, что легко сбыть с рук. Мы приобщим к делу серийные номера, если они у вас есть, но…
– Сейчас мы пытаемся понять, – вмешался Мартин, – почему именно вы.
Детективы склонили головы набок и уставились на меня с выжидательными полуулыбками.
– Не знаю, – ответил я. – Наверное, потому, что живу на первом этаже. И забыл включить сигнализацию.
– Возможно, – согласился Мартин. – Преступники могли действовать наудачу. Так бывает, правда. Но в городе полным-полно других квартир на первом этаже. И полным-полно других людей, забывающих включить сигнализацию. Вот мы и задаемся вопросом, не было ли конкретной причины, по которой они выбрали именно вас?
– По крайней мере, мне ничего такого в голову не приходит. – Детективы не сводили с меня глаз. – Я ничего не сделал. Я не замешан ни в каких преступлениях и ни в чем таком.
– Точно? Потому что в противном случае вам лучше рассказать об этом сейчас. Пока мы сами не выяснили.
– Точно. – Их вопросы начинали меня раздражать – что они обо мне думают, в конце-то концов? Что я наркотиками торгую? Продаю в даркнете порнуху для педофилов? – Спросите кого угодно. Проверяйте меня как хотите. Я ничего не сделал.
– Как скажете, – охотно согласился Мартин, отодвинулся и перекинул руку через спинку стула. – Должны же мы были спросить.
– Понимаю.
– Это наша работа. Ничего личного.
– Догадываюсь. Я же не… ну, ничего такого.
– Отлично. Это-то мы и хотели выяснить.
Аляповатый Костюм перевернул страницу. Мартин выгнул спину (дрянной пластиковый стул скрипнул под его тяжестью) и большими пальцами поправил ремень.
– Госсподи… – протянул он. – Пора завязывать с жареным беконом, жена мне все время твердит об этом. Итак, Тоби, расскажите нам про вечер пятницы. Начиная, допустим, с того момента, как вы ушли с работы.
– Я помню лишь какие-то обрывки, – неуверенно проговорил я.
И это еще слабо сказано, воспоминания я восстанавливал урывками в течение нескольких месяцев, тогда же мне порой казалось – в зависимости от того, давно ли я принимал обезболивающие, – будто я по-прежнему в колледже, перебрал на вечеринке в честь окончания учебного года в Тринити, свалился с памятника Эдмунду Бёрку у главного входа и ударился головой.
– Расскажите, что помните. Чем больше, тем лучше. Даже если вам покажется, что это не относится к делу. Налить вам еще воды? Или соку?
Я рассказал им, что помнил на тот момент: как сидел в пабе, как потом возвращался домой, как увидел в гостиной двух парней и как валялся на полу, – все это, разумеется, обрывками. Мартин слушал, сложив руки на животе, кивал, время от времени перебивал вопросом. Могу ли я описать кого-то из посетителей паба? Прохожих, которых встретил по пути домой? Не было ли у меня ощущения, будто кто-то идет за мной? Не околачивался ли кто поблизости, когда я открывал дверь подъезда? Телевизор за его спиной непрестанно плевался яркими, судорожно дергавшимися изображениями, мультяшные дети, вскидывавшие руки в танце, разухабистые ведущие с широко растянутыми глазами и ртами, девчушки с заученными ослепительными улыбками, как у кукол, которых они держали в руках. Аляповатый Костюм встряхнул ручку, почеркал с нажимом по бумаге и снова принялся писать.
Когда мы добрались до главного, вопросы стали настойчивее и детальнее. Могу ли я описать того чувака, который тянулся к телевизору? Рост, телосложение, цвет кожи, как был одет? Татуировки, шрамы? А тот, который взял мой ноутбук? Говорили ли они что-нибудь? Называли какие-то имена? Клички? Какой у них был акцент? Может, мне что-то запомнилось в их выговоре – шепелявили, заикались? Голоса у них были высокие или низкие?
Я рассказал, что помнил. Тип у телика был примерно одного роста со мной, то есть, получается, пять футов одиннадцать дюймов. Худой, с бледной кожей, в прыщах, на вид лет двадцати, во всяком случае, мне так показалось; в темном спортивном костюме, бейсболке, татуировок и шрамов я не заметил. Тот, что с ноутбуком, был чуть пониже и, кажется, поплотнее, тоже белый, судя по его осанке, чуть старше, лет двадцати пяти, в темном спортивном костюме и бейсболке; шрамов и татуировок я не увидел. Нет, цвет волос не разглядел из-за бейсболок. Нет, бород и усов тоже не видел, они натянули воротники до носа. Нет, вроде бы никаких имен не называли. Выговор у обоих был дублинский, особенностей дикции никаких не помню. Нет, на сто процентов не поручусь (каждый вопрос Мартин задавал по два-три раза, чуть меняя формулировку, так что в конце концов я запутался, что помню, а что присочинил для ответа), но процентов на пятьдесят уверен… или на восемьдесят? на семьдесят?
Я понемногу терял нить разговора. Обсуждать ту ночь оказалось для меня непросто не столько психологически, сколько физически: бесконечно и гадко сводило живот, горло сдавливало все сильнее, ладонь и колено дергались, как от тика. Действие обезболивающих заканчивалось. Краски в телевизоре становились резче, голоса детективов и мой собственный царапали изнутри череп. Слабость и тошнота нарастали с каждой секундой, и я мечтал лишь об одном: чтобы это поскорее закончилось.