– Что все это завораживает.
– О господи, да нет же, это я так, к слову. Ах да. Адриана мне рассказала, что на ее сестру однажды напал – по счастью, безуспешно – один молодой немец, погибший впоследствии в Германии в железнодорожной катастрофе. Я скажу об этом на пресс-конференции.
В железнодорожной катастрофе? Что это нафантазировал себе Томмазео?
– Но сколько я на нее ни давил, больше она мне то ли не смогла ничего сказать, то ли не захотела. Твердила, что смысла нет допрашивать ее дальше, поскольку они с сестрой никогда не были особо близки, и более того, постоянно так жестоко ссорились, что родители всеми силами старались держать их друг от друга подальше. Не случайно в тот день, когда Рину убили, ее даже не было в Вигате. Вот я и спрашиваю, поскольку девушка мне сообщила, что вчера утром вы тоже ее допрашивали, сказала ли она и вам, что не ладила с сестрой.
– А как же! Как она заявила, у них по два-три раза за день доходило до драки.
– Значит, нет смысла вызывать ее повторно?
– Полагаю, что нет.
Видать, Томмазео достал Адриану до самых печенок, вот она и придумала отговорку в расчете, что Монтальбано ее прикроет.
Когда Адриана позвонила ему в Маринеллу, было без малого девять.
– Можно я заеду к тебе через часик?
– К сожалению, я буду занят.
А если бы не был занят, что бы он ответил?
– Ну ладно. Хотела воспользоваться тем, что из Милана приехали дядя с тетей – я тебе про них рассказывала, это те самые, что жили в Монтелузе.
– Да, помню.
– Приехали на похороны.
Совершенно вылетело из головы.
– А когда похороны?
– Завтра утром. И потом они сразу уезжают. Завтрашний вечер смотри не занимай – надеюсь, подруга-медсестра меня выручит.
– Адриана, у меня такая работа, что…
– Постарайся. Ах да, сегодня меня вызывал Томмазео. Пялился на мои сиськи и пускал слюни. Хотя я по такому случаю нарочно надела бронированный лифчик. Наврала ему с три короба, чтобы он раз и навсегда от меня отвязался.
– Про это я в курсе. Он мне звонил и спрашивал, правда ли вы с Риной терпеть друг друга не могли.
– А ты что?
– Подтвердил.
– Я и не сомневалась. Люблю тебя. До завтра.
Он бегом кинулся в душ, пока не пришел Лоцупоне. От этой пары слов, «люблю тебя», его мгновенно бросило в пот.
Лоцупоне был на пять лет моложе Монтальбано – кряжистый мужчина, взвешивавший каждое слово. Сплетен о нем не ходило, он был честен и всегда исполнял свой долг.
К нему с кондачка не подъедешь, надо выбрать верные слова. Монтальбано налил ему виски, усадил его на веранде. Наконец-то стал задувать ветерок.
– Сальво, не тяни. Что ты хотел сказать?
– Есть одно деликатное дело, и, прежде чем за него браться, я хочу с тобой поговорить.
– Слушаю.
– В последние дни я занимаюсь убийством девушки…
– Слышал.
– И мне пришлось, в частности, допросить одного застройщика, Спиталери. Ты его знаешь.
Лоцупоне решил перейти в оборону.
– Что значит знаю? Я всего-навсего вел следствие по поводу несчастного случая с одним рабочим у него на стройке в Монтелузе.
– Вот именно. Как раз об этом деле я и хотел расспросить. К каким выводам ты пришел?
– Я же тебе только что сказал: несчастный случай. Когда я приехал на стройку, там все было в порядке. Остановили работы на пять дней, потом я дал добро. К тому же прокурор Лаурентано меня поторапливал.
– Когда они тебя позвали?
– В понедельник утром, когда обнаружили тело. И еще раз тебе повторяю, все ограждения были на месте. Единственно возможное объяснение состоит в том, что араб, будучи крепко поддатым, перелез через перила и свалился. Да и вскрытие подтвердило, что у него в крови было больше вина, чем собственно крови.
Монтальбано удивился, но виду не подал.
Если все было именно так, как сказал сейчас Лоцупоне, а еще раньше – Спиталери, то почему рассказ Филиберто с этим никак не вязался? И как быть с накладной «Рибаудо»? Разве она не доказывает, что сторож говорил правду? Может, взять Лоцупоне за грудки и объяснить ему, как сам Монтальбано видит дело?
– Федери, тебе не приходило в голову, что, когда рабочий свалился, никакого ограждения там не было, а поставили его на скорую руку в воскресенье? Так, чтобы в понедельник с утра ты, приехав, убедился, что всё в порядке?
Лоцупоне налил себе еще виски.
– Разумеется, приходило.
– И что ты сделал?
– То же, что сделал бы и ты на моем месте.
– То есть?
– Я спросил у Спиталери, какая фирма поставляет ему материалы для лесов. Он ответил, что «Рибаудо». Так я и доложил Лаурентано. Хотел, чтобы он сам вызвал Рибаудо или поручил это мне. А он отказался наотрез, сказал, что дело будем закрывать.
– Я тут раздобыл улику, которую ты собирался искать у «Рибаудо». Спиталери заказал у них материалы в воскресенье с утра и сам поставил ограждения вместе с прорабом Дипаскуале и сторожем Аттаназио.
– И что ты с этой уликой думаешь делать?
– Отдам тебе или прокурору Лаурентано.
– Покажи-ка.
Монтальбано дал ему накладную.
Лоцупоне прочел и протянул листок обратно.
– Это ничего не доказывает.
– Ты дату видел? Двадцать седьмое июля – это же воскресенье!
– А знаешь, что тебе на это скажет Лаурентано? Во-первых: учитывая давние деловые отношения между Спиталери и Рибаудо, не раз случалось, что тот поставлял ему товар даже в нерабочие дни. Во-вторых: материал для ограждений ему понадобился потому, что в понедельник с утра планировалось начать возведение новых этажей здания. В-третьих: комиссар Монтальбано, будьте любезны, не объясните ли, каким образом к вам в руки попал этот документ? В результате Спиталери выйдет сухим из воды, зато ты и тот, кто дал тебе эту бумагу, огребете по полной.
– Лаурентано с ними в сговоре?
– Лаурентано?! Господь с тобой! Лаурентано просто хочет сделать карьеру. А первое правило карьериста – никогда не буди спящую собаку.
Монтальбано такое зло взяло, что поневоле вырвалось:
– А твой тесть что об этом думает?
– Латтес? Не зарывайся, Сальво. Не ссы против ветра. У моего тестя свои политические интересы, это верно, но насчет этой истории со Спиталери он ничего мне не говорил.
Невесть почему этот ответ Монтальбано обрадовал.
– И ты так и сдашься?