Безродные шпионы. Тайная стража у колыбели Израиля - читать онлайн книгу. Автор: Матти Фридман cтр.№ 10

Разведчики обратили внимание на проповедника Нимра предвоенным летом: они сообщили о нем в пятистраничном донесении о митинге «Братьев-мусульман». Это донесение тоже принадлежит перу Гамлиэля. Присоединившись к шествию под именем Юсефа, он увидел Нимра, проталкивавшегося сквозь толпу под прикрытием нескольких здоровяков — видимо, своих телохранителей. До Нимра выступали другие ораторы, поднимавшие боевой дух арабов в преддверии войны и требовавшие бойкота еврейских товаров. Но когда наступила очередь Нимра, он был немногословен, его речь длилась всего семь минут.

Для начала он упомянул два имени. Первым было названо имя «святого героя шейха Изза ад-Дина» («встреченное громкими аплодисментами», указывает Гамлиэль). Изз ад-Дин аль-Касам был почитаемым местными бойцом джихада, погибшим в стычке с британцами десятью годами раньше. Гораздо позже памятью о нем вдохновилась исламистская группировка «ХАМАС», назвавшая в его честь свое военизированное крыло и ракету. «Второй вдохновляющий пример, — продолжил проповедник, — это наш герой и предводитель, бесстрашный Мухаммед Амин аль-Хусейни». При упоминании муфтия Иерусалима двое особенно экзальтированных мужчин выхватили пистолеты и стали палить в воздух. В завершение Нимр призвал бойкотировать «любого, кто продает землю, любого, кто якшается с евреями, любого, кто продает или покупает их продукцию». В час дня митинг завершился.

Проповедник оставил собственный рассказ о войне, «С обломков катастрофы» — важный документ эпохи, ныне, увы, почти забытый. В нем он подробно и страстно описал на арабском подробности своих усилий по подготовке к войне, организации сил обороны, приобретению оружия. Оружия не хватало, потому что люди вооружались самостоятельно, что приводило к взлету цен на винтовки и пистолеты на черном рынке. Он обратился за помощью к соседним арабским странам, обладавшим собственными арсеналами, но оттуда поступили сущие крохи — всего несколько старых ружей, да еще с патронами не того калибра.

Проповедник надеялся закупить винтовки у стоявших гарнизоном в городе британских военных — некоторые из них сочувствовали арабскому делу, — но оказалось, что состоятельные арабы, которые могли бы выделить на это средства, бегут из Хайфы, прихватив свои денежки, чтобы сберечь их до лучших времен. Разбойники-арабы, местные и приезжие, терроризировали население, поэтому люди запасали продовольствие. «День за днем мы хороним множество арабов, — пишет Нимр, — дела с безопасностью обстоят всё хуже». В воспоминаниях Нимра усилия ради дела борьбы часто описаны в сердитом, а то и разочарованном тоне; они появились позднее, когда возникла необходимость объяснить, почему все обернулось так плохо. Впрочем, в феврале 1948 года момент для жалоб еще не наступил. Арабы одерживали верх, и выступления проповедника, согласно разведывательным донесениям, звучали воинственно и уверенно.

Евреи понимали жизненную важность порта Хайфы и чувствовали приближение переломного момента. «Если под нашим контролем будут только Тель-Авив и города приморской равнины, то мы останемся кантоном, автономным районом, гетто, — била тревогу редакционная статья одной из газет некоторое время спустя. — Но если станет нашей Хайфа, мы будем государством». Еврейское командование решило, что пора действовать. Об этом свидетельствует приказ в виде одной печатной страницы на иврите под названием «Операция „Скворец“».

В нем сказано: «Задача — убить Нимра».

Похоже, что именно интеллигентный Гамлиэль дольше всего наблюдал за проповедником перед началом операции «Скворец», однако ко времени выхода приказа об устранении он свернул наблюдение. Слежка за объектом была поручена Ицхаку, который перешел разделительную линию и проник в Нижний город, в его портовые кварталы.

Теперь в дополнение к рабочей одежде и к удостоверению на имя Абдул Карима он обзавелся бумажным пакетом с семечками, чтобы было чем заняться во время наблюдения. Сидя на бордюре рядом с домом Нимра, он рассеянно грыз семечки, как будто вернулся к беззаботной жизни на арабских улицах, как будто никуда не убегал, не становился другим человеком, не менял имя, не был завербован шпионами, снова не менял имя — как будто вообще не покидал родных мест.

Наверное, дальше уже невозможно обойтись без подробного рассказа о том, кто такие наши герои и в чем состояла их цель. Эта книга задумана не как история всей войны 1948 года, не как история евреев арабского мира или еврейского анклава в тогдашней Палестине. Об этом уже написаны прекрасные книги. Я лишь добавлю самое необходимое, чтобы сделать понятной роль этих разведчиков в переломный момент возникновения Израиля и чтобы проследить за их втягиванием в войну.

Сидеть на краю тротуара на арабской улице было для Ицхака вполне привычным делом. Он был порождением таких улиц, петлявших вокруг цитадели Алеппо. Ребенком он наблюдал суровую жизнь хоша — двора, который его семья делила с еще дюжиной семей в еврейском квартале: грязь, болезни, страшные походы по ночам в туалет во дворе, где кишели мыши. Не все эти воспоминания так ужасны. Ему запомнилась типичная для Алеппо еда — не приправленные тамариндом блюда богачей, а рис и горячие лепешки прямо из печей, топливом для которых служил купленный у цыган коровий навоз.

Но главное заключалось в том, что в Алеппо Ицхак жил на коленях — на дне общины, исторически обреченной исламом на повиновение и прозябание в тени арабского большинства. Англичанин, побывавший в этом городе в 1756 году, записал, что евреи носят бороды, еврейки — фиолетовые шлепанцы, что по-арабски они говорят лучше, чем на иврите, что мусульмане «презирают евреев даже сильнее, чем христиан» и что «бедные евреи — самые грязные и неряшливые из всех народов».

Установление французского колониального режима в Сирии после Первой мировой войны несколько улучшило участь евреев, но отец Ицхака помнил времена, когда любой пешеход-мусульманин мог приказать еврею сойти с дороги и продолжить путь по сточной канаве в центре улицы. Отец Ицхака был уборщиком — наводил чистоту в одной из еврейских школ зимой и устанавливал угольные жаровни для отопления классов. В Алеппо «сын уборщика» звучало не как констатация, а как пророчество: немедленно становилось понятно и настоящее, и будущее ребенка. Сохранилась фотография с бар мицвы тринадцатилетнего Ицхака — важнейшего дня его детства и отрочества. Ицхак запечатлен на ней в компании двух младших братьев и сестры, на нем белая рубашка и ношеные башмаки на босу ногу (см. фотографию на стр. 60).

К бегству его подтолкнуло появление в школе эмиссара из Эрец-Исраэль. Это был один из посланцев, которых сионистское движение с начала века рассылало по еврейским общинам для организации молодежи и пропаганды возвращения на историческую родину. Посланец сообщил много занимательного. Ицхаку и другим детям, изучавшим Тору, уже были знакомы описания Иерусалима, Бейт-Лехема, холмов и долин Эрец-Исраэль. Им полагалось заучивать наизусть строфы на иврите, языке учебы и молитв, и на арабском, их родном языке. Но от посланца они впервые узнали, что это настоящие, а не небесные места. Он видел их собственными глазами. Человек мог войти в каменные ворота и оказаться в священном городе. Гора Фавор, с которой полководец Варак, сопровождаемый пророчицей Деворой, сошел с войском, чтобы разбить полчища Сисары, была всамделишной, на нее можно было взойти. Раньше Ицхак, никогда не покидавший Алеппо, не мог о таком и помыслить.