Искусство отдыха. Как качественно отдыхать в эпоху вечной занятости - читать онлайн книгу. Автор: Клодия Хэммонд cтр.№ 50

Давайте допустим, что время, проводимое на природе, действительно оказывает терапевтический эффект, даже несмотря на недоисследованность вопроса. Тогда здесь встает следующий вопрос: почему такой опыт позволяет лучше отдыхать? Некоторые исследователи полагают, что мы любим природу просто по эволюционным причинам, так как в диких условиях из наших предков выживали те, что лучше прочих приспосабливались к такой жизни. Считается, что мы, как вид, пронесли эту тягу к природе с собой сквозь века, даже в условиях нынешнего ритма в шумных городах и мегаполисах.

Исследователь больничных окон Роджер Ульрих считает, что особенно привлекательна густая растительность, поскольку она говорит инстинктам человека об отсутствии опасности и наличии пищи. Он утверждает, что нам больше всего интуитивно нравятся саванны. Я лично сильно в этом сомневаюсь. Да, мне действительно нравится природа с густой растительностью, но для меня это означает широкие покатые холмы и речные долины – словом, классические пейзажи родной мне Англии. Не вижу, каким образом эта моя любовь восходит к моим далеким предкам, жившим в саванне тысячи лет назад. Это не говоря уже о том, что при слове «саванна» мой мозг рисует не густую растительность, а вполне себе засушливый ландшафт бежевых тонов.

Звучали даже утверждения на тему того, что людям в целом больше нравятся деревья, формой напоминающие те, что растут в саваннах – с раскидистыми кронами, нежели более округлой или конической формы. Многие представители человечества жили и эволюционировали последние 40 000 лет в местах, в которых таких деревьев нет и быть не может – выше линии их произрастания, в пустынях или на островах в тропиках. Даже та же Африка далеко не вся представляет собой саванну. Опять же, я лично с радостью предпочту старый добрый английский дуб или плакучую иву. И мне вполне импонирует фигурная садовая стрижка в английском стиле, которую можно увидеть, к примеру, в моем самом любимом саду из всех – в саду Грейт Дикстер, что в Восточном Суссексе.

Еще одно предположение о причине привлекательности природы заключается в том, что ее пейзажи немедленно расцениваются нашим мозгом как пригодные для обитания, в отличие от городских видов. Я бы и здесь поспорила, сказав, что в этом плане каждому милее то, к чему он больше привык. У меня вот улица с домами гораздо теснее ассоциируется с жильем и «обитаемостью», чем кусок пустыни или леса. Мне также непонятно, с какой такой стати растительность должна ассоциироваться с безопасностью. В высокой траве, типичной для саванн, могут скрываться, например, львы. Те же водопады могут быть безумно красивы, если смотреть на них со специально построенного для этой цели мостика и не мокнуть от брызг. А вот если ты спокойно плывешь по реке в лодке и тебя вдруг начинает затягивать к краю – пиши пропало. Человечеству удалось выжить именно благодаря совместному труду и сожительству в селениях, а не благодаря блужданию в одиночестве на природе в поисках отдохновения, где за каждым кустом может притаиться хищник. Так что, если эволюция и повлияла каким-то образом на определенные локации, которые в результате кажутся нам наиболее безопасными, то этими местами должны быть поселения, а не открытые природные пространства.

С такими гипотезами из области эволюционной психологии всегда есть одна сложность: их трудно проверить. Можно сколько угодно опрашивать людей на тему их любимых форм деревьев и сверять результаты опросов представителей разных культур (хотя подобных исследований немного – уж больно сложно это организовать), но, даже если на выходе получится некая универсально оптимальная форма дерева, дальше можно бесконечно строить теории о том, каким образом именно эта форма помогает в плане выживания и рождения потомства, или является побочным эффектом некого другого фактора, оптимального для этих вещей. Тут очень просто остановиться на любой теории, которая вас устраивает, будь то эволюционная роль женщин в качестве домохозяек и нянь или гипотеза о врожденной жестокости мужчин (и то и другое катастрофически несправедливо по отношению и к мужчинам, и к женщинам). В своей статье бельгийский исследователь Янник Джой и его голландский коллега Агнес ван ден Берг весьма остро, элегантно и, чего греха таить, забавно раскритиковали эти теории на тему эволюционных причин склонности человека к природным пейзажам. К примеру, ряд исследований продемонстрировали почти мгновенное успокаивающее воздействие природы на людей, только вот непонятно, откуда и с какой стати у нас мог развиться такой механизм? Зачем могло эволюционно понадобиться мгновенно впадать в дзен, случайно напоровшись на какую-нибудь рощу? Деревья бегать не умеют, так что, в отличие от инстинкта «бей или беги», который включается у человека при встрече со львом, здесь-то торопиться некуда.

Нет, я допускаю, что нашим предкам были нужны места, где они могли спокойно отдохнуть, расслабиться и восстановить запас сил, и что некоторые типы ландшафта отвечают этим требованиям в большей степени, чем другие. Однако когда речь заходит о природе, далеко не всегда уровень ее «дикости» прямо пропорционален нашей к ней склонности. В рамках одного шведского исследования одну половину участников отправили гулять по дикому лесу, а другую – по лесу, за которым тщательно следят, где у обочины были аккуратными поленницами сложены свежеспиленные сосны. Когда исследователи стали проверять уровень настроения участников эксперимента после завершения прогулки, оказалось, что тип леса вовсе не столь важен. В реальности как раз те, кто гуляли по «очеловеченной» зоне, чувствовали себя лучше. Так что, как видите, один-ноль в пользу контролируемой природы.

Естественно, эстетические представления о природе менялись с течением времени и от культуры к культуре, и меняются до сих пор. Не существует никакого стандартного представления о наиболее привлекательном типе местности, а те из них, которые кажутся нам наиболее естественными, часто оказываются гораздо более «прирученными», чем мы думаем. Северо-Шотландское нагорье традиционно считается одним из наиболее диких мест в Британии. А на самом деле там, куда ни глянь – вырубки, овечьи фермы да угодья, где охотятся на шотландских куропаток. Веками тамошние скалы, бухты и поросшие вереском болота казались людям суровыми, негостеприимными и некрасивыми. Лишь благодаря романтизму позднего XVIII века они стали считаться привлекательными и умиротворяющими. Если огрубить и слегка приземлить наше рассуждение, то можно свести его к простому утверждению: что для одного прекрасный цветок – то для другого сорняк. Вот в Новой Зеландии, например, мои любимые африканские лилии, за которыми я с такой нежностью ухаживаю в Лондоне, считаются весьма пакостной инвазивной культурой.

Часто в таких эволюционных теориях подразумевается, что если пребывание на природе является «частью нашего наследия», то мы потому и чувствуем себя там лучше. Я и с этим утверждением готова поспорить. Если вы выросли в городе, то природа вполне может показаться вам грязной, вонючей, некомфортной и даже опасной. У меня есть друзья, которые провели детство на севере Лондона (и до сих пор живущие там), и их значительно больше пугает идея пересечь поле, на котором пасется стадо коров, чем перебежать через дорогу с двухполосным движением. Они вполне привыкли ходить по ночным улицам, на которых людей периодически пыряют ножами и где вой полицейских сирен или неотложек – обычное дело. Гораздо больше моих друзей страшит ночь в загородном доме, где вокруг – ни звука, кроме уханья совы. Вот тогда-то им и начинает казаться, что сейчас-то их и убьют.