– Да, собственно, ничего, – поддержала ее Глафира, – кроме, разумеется, чистого расчета, что с помощью художественного руководителя краевого театра выбраться наверх куда проще и быстрей, чем пробиваться самой. Обычная практика. Которая, кстати, себя оправдала. Тихон Анатольевич всячески помогал вам, продвигал и даже обеспечивал, взяв на содержание, а вы, будучи девушкой хитрой и расчетливой, не требовали от него немедленного развода и женитьбы на вас, держа в уме со-о-овсем другие, куда как более грандиозные планы. Но этот роман и покровительство самого Грановского дали вам возможность спокойно доучиться и ощутить себя пусть не королевой, но исключительной как минимум. Каждый человек чувствует себя центром мироздания, ибо чувствует и осознает реально только себя самого. И огромное количество людей искренне верит в свою исключительность. Чем страдает и наша Лена. Ей почти невозможно оторвать взгляд от себя в зеркале, уж так она себе нравится, любуется, наглядеться не может. И очень хорошо знает себе цену. Я однажды была невольным свидетелем этого самолюбования, когда она приходила ко мне в кабинет показать образцы костюмов. Но она очень старалась этого не демонстрировать на людях. Умная девушка.
– И это все ваше разоблачение? – снисходительно хмыкнула Лена. – То есть вы обвиняете меня в преступлении, потому что я себе нравлюсь и знаю себе цену?
– Ну что вы, я упомянула о вашем самолюбовании, чтобы объяснить дальнейшие ваши действия. Разумеется, Тихон Анатольевич по окончании вуза взял вас к себе в театр, намереваясь задействовать в интересных постановках, делая ставку на ваш талант и фактуру. Ну а вы в свою очередь делали ставку на его связи и известность в театральных кругах столицы. И практически сразу уговорили его ехать в Москву под предлогом… Я не знаю, да под любым. – И спросила Грановского: – Под каким предлогом, Тихон Анатольевич?
– Посетить лучшие театральные постановки, учиться, перенимать опыт, – тяжко вздохнув, ответил тот.
– Вполне себе, – похвалила Глафира. И продолжила: – И под этим самым «учиться и перенимать» вы познакомили девочку со своими друзьями – весьма известными, имеющими вес в театральных кругах людьми. В том числе и с Борисом Лесковым, худруком одного из ведущих театров. Которого Лена без особого труда и напряга соблазнила, тут же без всякого сожаления расставшись с вами. Здесь перспективы-то были побогаче, чем в уездном театре, пусть и федерального значения. И вы, Тихон Анатольевич, получили отставку.
Грановский ничего не ответил, только тягостно вздохнул.
– Борис Лесков, как представлялось Лене, должен был преобразить всю ее жизнь. Но в процессе близкого общения выяснилось, что Лесков человек прижимистый, если не сказать жадный, не в пример Тихону Анатольевичу, и тратиться на любовницу, какой бы небесной красоты и талантов она ни была, не торопился. А столичная жизнь и необходимость регулярно рисоваться в кругах звезд, «работая лицом», рекламируя и продвигая себя как бренд, стоит ой как недешево. Да еще съемное приличное жилье, дорогие, фирменные наряды, салон, крутые тусовки… Все требовало каких-то невменяемых денег. И Лена вспомнила свои былые доходные дела. Найти наркодилеров и начать приторговывать наркотой с ее-то знаниями, связями и способностями труда не составляло, тем более что в кругах шоу-бизнеса народ очень даже любит побаловаться этим делом. И начался у Леночки свой тайный, весьма прибыльный бизнес. И все бы шло себе свои путем и далее, если бы Борис не поймал ее на этом занятии. Лесков устроил страшный скандал, но выносить такую информацию за рамки их отношений не стал, зная, насколько быстро можно испортить репутацию и как сложно, порой невозможно ее заново восстановить. Поэтому по-тихому турнул Лену из своего театра, взяв с нее железное обещание не заниматься больше этой гадостью, может, и пригрозил чем-то, и пристроил в Губернский театр. Но Лена и какие-то там обещания – это, знаете, даже не смешно. Она живет исключительно так, как считает нужным, и любого человека рассматривает исключительно с точки зрения инструмента для достижения своих целей. К тому же деньги снова понадобились до зарезу – ее пригласили сниматься в сериал к достойному режиссеру, и требовалось классно выглядеть. Она вновь начала распространять наркотики в той среде, в которой вращалась. Но как известно, не бывает бесплатного сыра в крысиных лабиринтах. Задержали компанию молодых актеров с кокаином. Хотели обвинить их в распространении, но ребята дружно слили Лену как дилера. Лену арестовали, и ясный пень, что никому она на фиг не сдалась со всеми своими талантами и красотой небесной, и впрягаться за нее и помогать никакие ее друзья и новообретенные связи и близко не собирались. Мало того, артисты и друзья с удовольствием сливали на нее все свои грешки, пользуясь моментом. И тогда Лена обратилась за помощью к вам, да, Тихон Анатольевич? – спросила Глафира.
– Да, – как-то сдулся, потемнел лицом Грановский. – Она позвонила в истерике, сказала, что ее подставили, просила помочь, потому что, кроме меня, ей не к кому обратиться.
– И вы купились на всю эту постановку, – сочувственно покивала Глафира. Он только тяжело махнул рукой. – Почему, Тихон Анатольевич? Вы что – так ее любили?
– Не то чтобы любил. – Подавленный, но ни в коем случае не сломленный Грановский посмотрел на Лену. – Но испытывал какие-то чувства, да и жалел ее. Она казалась мне хрупкой, обиженной девочкой.
– С акульей пастью. Не выдержав слез девушки и жутких, леденящих душу историй об издевательствах в камере, вы наняли дорогого адвоката, чтобы добиться для бедной девочки освобождения под залог, заняв у друзей и знакомых денег для этого дела. И сняли квартиру, куда приезжали к ней при любой возможности. И неожиданно между вами вновь вспыхнула страсть, видимо, на почве стресса. Лене присудили девять лет колонии строгого режима, но во время процесса выяснилось, что барышня беременна, да и дорогой адвокат постарался, так что получила Лена шесть лет той же колонии. Там и родила мальчика, которого через год забрала к себе ее мать. И которого она объявила вашим сыном. Так ведь, Тихон Анатольевич?
– Да, – покивал он головой, – Костик мой сын.
– И все эти шесть лет вы ездили к ней в колонию, навещали, посылали посылки и деньги. И содержали мальчика и его бабушку. Но самое поразительное в этой истории то, что о ваших с Леной отношениях и существовании сына не знал никто в театре и за его пределами тоже, даже Элеонора, кроме, думаю, Зины Осиповны. Но она – кремень, ваши интересы блюдет со всей строгостью. Я права?
– Что ты из меня душу тянешь! – рыкнул на нее Грановский. – Что ты спрашиваешь, раз все уже и так знаешь! Конечно, Зиночка помогала мне сохранять все в тайне. И с поездками в колонию помогала, и с Костиком.
– А потом наша красавица Елена вышла на свободу с приобретенными навыками и большими планами на светлое будущее, но столкнулась с непредвиденными обстоятельствами. Дело в том, что богемный кинотеатральный круг, хоть и кажется несведущему обывателю огромным, на самом деле достаточно узок. Для человека с такой статьей и с такой репутацией вход в этот театрально-киношный круг закрыт, особенно если ты чем-то оскорбил высокую персону из этого самого круга. А Борис Лесков, известный своей долгой, злой памятью, посчитал себя оскорбленным этой девушкой. Ни один худрук, ни один режиссер и уж тем паче ни один продюсер не возьмет работать такого человека. И пришлось Лене, попытавшейся хоть как-то снова зацепиться в актерской среде столицы и потерпевшей полное фиаско, вернуться в родной город. Но не просто так вернуться, а имея в голове четкий план. Первым делом Лена сменила фамилию, взяв девичью своей матери, и вместо Стрельниковой стала Земцовой. А потом обратилась к своему давнему покровителю и отцу ребенка. И думаю, что не простой просительницей пришла она к вам, а уверенной шантажисткой. Я права, Тихон Анатольевич?