«Ладно, – мысленно одернула она себя. – Не об этом сейчас надо думать. Не об этом».
Все. Репетиция окончена. Аплодисменты друг другу за прекрасную работу.
До премьеры неделя. Завтра выходной, несколько дней на прогоны и полную стыковку всех сцен, всех задействованных вспомогательных служб. Генеральная репетиция…
И как Бог даст!
Поблагодарив всех и попрощавшись до завтра, Глафира устало плюхнулась на свое кресло, глядя, как пустеет сцена, гаснет понемногу свет в зале и на рампе, выходят работники для уборки реквизита и сцены. Сидела, расслабляясь, прислушиваясь к тому, как остывает постепенно внутри восторженное творческое состояние.
Запиликал смартфон в кармане брюк. Тягостно вздохнув, Глаша достала его, посмотрела на экран и ответила:
– Да, Зина Осиповна.
– Глашенька, Тихон Анатольевич просил напомнить, что ждет вас.
– Иду.
Нажала отбой и сразу набрала номер другого абонента, быстро поговорила и позвонила еще одному человеку…
Через десять минут Глафира вошла в кабинет Грановского, как обычно, с прижатым к боку «талмудом».
Ладно. Отвлеклась, видимо, все-таки нервничает.
– Присаживайтесь, Глафира Артемовна, – указал рукой на ряд стульев по левую сторону стола Грановский, считай – прямым текстом объявил, что гневается. Особенно беря в расчет тот факт, что в кабинете уже присутствовала Лена Земцова. Она расположилась в кресле за кофейным столиком, мирно запивая чайком домашние печенюшки производства Зины Осиповны.
Ну да пусть себе, решила Глаша.
Она устроилась поудобней, так чтобы держать в поле зрения и Грановского, и Лену, привычно положила перед собой на столешницу тетрадь и смартфон поверх нее, словно демонстрируя, что настроена на долгий, продуктивный и обстоятельный рабочий диалог.
– Я попросила Тихона Анатольевича провести встречу втроем, чтобы не придавать нашей беседе лишней публичности, – почти официальным тоном начала Глаша.
– К чему эта секретная деликатность? Эта неуместная загадочность? – произнес Грановский недовольным тоном. – Можно было все решить днем, когда мы разговаривали.
– Я объясню, – уверила его Глаша. – И начну, пожалуй, с главного. – Она посмотрела на Земцову и объявила: – Я приняла решение, Елена. Вы не будете участвовать в моей постановке и в спектакле ни в первом, ни во втором составе.
– Что такое? – опешил Грановский, уставившись на Глашу. – Что происходит?
– Почему? – чуть прищурившись, смотрела в упор на режиссера Земцова. – Вы же сами говорили, что я прекрасно справляюсь с ролью! К тому же абсолютно всем понятно, что постановка с моим участием зазвучала по-настоящему сильно.
– Так и есть, – подтвердила Глаша, – вне всякого сомнения, вы великолепная актриса. Я бы сказала – уникальная. Яркий талант, мощное артистическое нутро, фактура. Такие артисты, как вы, большая редкость, и со временем из вас получилась бы выдающаяся актриса, не уступающая звездам мировой величины, я нисколько в этом не сомневаюсь.
– Так в чем тогда дело, Глафира Артемовна?! – нетерпеливо сказал Грановский.
– Дело в том, Тихон Анатольевич, – обратилась Глафира к нему, продолжая смотреть на Земцову, – что Лена и есть тот человек, который руками Кати Мельниченко устранил Элеонору Аркадьевну и Наталью Гордееву.
– Бред, – саркастически усмехнулась Земцова.
– Что-о-о?! – одновременно с ней возмущенно пророкотал Грановский.
– Давайте я объясню все по порядку, – перевела взгляд на совершенно и окончательно оторопевшего худрука Глафира. – И начну, пожалуй, издалека. С детства Елены. Вы ведь родились в самом неблагополучном, криминальном районе нашего города, именуемом Слободкой?
– Думаю, вас не касаются факты моей биографии, – холодно отрезала Земцова.
– Касаются. Еще как касаются, – уверила ее Глаша.
– Глафира, в самом деле, – возмутился Грановский, справившись с первым шоком и позабыв даже про официальное «выканье» и соблюдение условностей. – При чем тут место рождение Лены? Что за цирк ты устраиваешь? Что за нелепые обвинения?
– Так! – вдруг резко произнесла Глаша. – Давайте вы сначала выслушаете меня, Тихон Анатольевич, не прерывая восклицаниями и вопросами. А я все подробно объясню. – Развернулась к Лене и продолжила как ни в чем не бывало: – Итак. Слободка. И вдруг в этом отстойнике человеческих трагедий и загубленных возможностей рождается совершенно уникальная девочка с необычной внешностью, врожденным талантом к актерскому ремеслу и полным отсутствием нравственных рамок и моральных ограничений. Самым горячим желанием которой было только одно: любыми путями вырваться из социальных низов и пробиться, что называется, в люди. И не просто пробиться, а стать известной, богатой, крутой. И если прочие девочки, горевшие такой же мечтой, в тысячах таких же Слободок страны, вырывались из своих депрессионных поселков и городских районов посредством колоссального труда, воли, через учебу и преодоление всех трудностей, то для Лены такой путь был неприемлем. Уже в десять лет она четко знала цену всему в этой жизни и зарабатывала весьма неплохие деньги, работая на местных наркодилеров, торгуя наркотиками в школе, где училась. А еще, пользуясь своим необыкновенным актерским талантом, обирала лохов на железнодорожной станции. В общем, имела постоянные заработки криминального происхождения. Но она не просто так зарабатывала – она копила на новую жизнь. Которую и начала, резонно рассудив, что проще и дешевле поступать здесь, чем покорять Москву или Питер, и, с большим трудом окончив школу, с первого же раза поступила в театральный вуз, куда ее взяли исключительно за необыкновенный талант, поскольку по общеобразовательным предметам у Лены был полный провал. И вот во время учебы на курсе, наверное, третьем она встречает вас, Тихон Анатольевич. Я правильно понимаю? – Глафира посмотрела на подавленного и притихшего Грановского. – Вы ведь раньше давали уроки мастерства студентам нашего театрального?
– Да, – кашлянул тот, справляясь с нервами, и повел плечами, словно освобождаясь от неприятного груза. – Чего уж теперь утаивать, раз ты все знаешь. Я действительно давал несколько уроков студентам третьего курса и сразу обратил внимание на необыкновенную девочку. Необразованная, косноязычная, говорила просто ужасно на каком-то диком уркаганском сленге, но талант врожденный, органика потрясающая, ей и учиться не требовалось, а внешность… Ну что говорить, – покаянно развел он руками, – не устоял перед молодостью и красотой. К тому же девушка сама проявила по отношению ко мне большой женский интерес и сразу призналась, что я ей глубоко симпатичен как мужчина. Ты же не станешь этого отрицать, Лена? – Он посмотрел на Земцову.
– Не стану, – снисходительно усмехнулась Лена. Она вообще выглядела абсолютно расслабленной, всем своим видом демонстрируя, что ее мало трогают эти разговоры и нелепые обвинения. – Не вижу в этом ничего особенного. Да, случился у нас роман, ну и что?