- Кто бы это мог быть? – выглянула из зала удивленная мать. – Рано еще гостям, вроде бы?
Поле захотелось закричать: «Не открывай! Пожалуйста, не открывай!». Но вместо этого она тяжело, по-старчески сползла с подоконника.
- Добрый день, а Полина гулять выйдет? – раздался из прихожей предельно корректный и вежливый голос Ракитянского. Просто пай-мальчик. Поля даже на секунду зажала уши и зажмурила глаза. По-детски, но хоть ненадолго представить, что этот абсурд происходит не с ней.
- Добрый день, - судя по голосу, маме удавалось не выказывать сильного удивления. Тридцать пять лет в школе – это вам не шутки, Ростислав Игоревич! – Я сейчас ее позову. Лина! – это мама уже выглянула на кухню. – К тебе там мальчик пришел.
Мальчик. Великолепно просто. Детина метр девяносто, наглая, с превосходно подвешенным языком, который перетрахал половину мало-мальски привлекательных дам столицы - мальчик.
А кто скажет, что это девочка, тот пусть первый бросит в меня камень.
Бросайте уже камни, да.
И Полина поплелась к входной двери. Если выяснять отношения с Ракитянском, то не дома. Где угодно, но не в присутствии матери. Зачем портить ей праздник?
Старательно не глядя на Ростислава, привычно сдернула с полки сумочку, вытащили ноги из тапочек, сунула их в кроссовки и буркнула.
- Пошли… мальчик.
- Лина, хлеба купи по дороге, - нагнало ее уже за порогом.
* * *
Только выйдя на улицу, Полина полностью осознала весь масштаб бедствия. Весь ужас ситуации. Только посмотрев на свое отражение в невозмутимых зеркальных авиаторах.
Две недели она плевала на свою внешность, и внешность сейчас ее за это мстила. Ни пилингов, ни скрабов, умывалась как попало, питалась чем придется, Зося осталась в Москве. Кожные поры наверняка расширены и забиты, голова забыла, что такое укладка, руки – что такое маникюр, тело – что такое планка и румынская тяга. На боках осело, наверное, уже килограмм пять, которые уютно себя чувствуют в спортивном костюме, пережившем путешествие до Владивостока. И удобные кроссовки на ногах. За хлебом сходить – в самый раз. А когда рядом возвышаются сто девяносто сантиметров совершенства в дизайнерских джинсах на упругой заднице – впору вешаться. За хорошие шпильки Поля сейчас бы продала душу. Высокий мордовский стиль – спортивный костюм, шпильки и бордовая «фурла».
Они шли молча. Правая рука господина Ракитянского небрежно устроена в кармане джинсов, левая – свободно висит вдоль тела, и он иногда касается ею. Полине кажется, что рука эта в любой момент готова схватить ее за шиворот. Или влепить подзатыльник. Она слишком хорошо знала Славу. И эта его спокойная молчаливость – даже не настораживала, нет. Пугала – вот правильное слово.
И что тебе не сидится в аду, пятый всадник?
В молчании они дошли до сквера, и там терпение Полины кончилось.
- Сядем? – и сама первая шлепнулась на скамейку. Ростислав смотрела на нее сверху вниз. Ее отражение в его очках было совсем крошечным и кривым.
- Да сядь же ты, ради бога!
Он аккуратно снял очки, повесил их на ворот джемпера и аккуратно же устроился рядом. Вытянув свои длинные ноги поперек дорожки. Но когда это Ростислава Игоревича волновали такие мелочи, как комфорт других?
- Ну и что у нас случилось? – соизволил начать разговор Ракитянский.
- У нас? – регулятор «невозмутимость/крутость» вывернут на максимум.
- Зачем ты уехала? – он не сбавлял методичности вопросов.
- Захотела, - деланно беспечно пожала плечами Полина. – И потом, почему я должна перед тобой отчитываться?
Он медленно повернул голову в ее сторону. Выражение серо-зеленых – ближе к зеленым почему-то – глаз ей совершенно не понравилось.
- У нас же этот… - он наморщил лоб. И произнес нарочито раздельно, по слогам: - ро-ман. Не считаешь, что люди, у которых ро-ман, имеют друг перед другом некоторые взаимные обязательства?
- Таки у вас и договор на руках имеется?
Он вздохнул, и от этого вздоха Поля покрылась мурашками. Потому что теплый воздух его вздоха долетел до шеи. Потому что красиво поднялись и опали мужские ключицы в вырезе джемпера. Потому что поняла – сейчас ей вломят. Тихим спокойным размеренным голосом.
- Давай, мы поступим так, ПолинЛексевна. Если я тебя чем-то обидел – скажи. Если что-то не то сделал или ляпнул – скажи. Если тебе кто-то что-то про меня наплел - скажи. Я пока не научился читать мысли, тем более – на расстоянии. Давай поговорим. Как два взрослых умных адекватных человека.
Каждое из этих слов вбивало гвоздь в гроб Полиной надежды хоть как-то отбиться от него. Нет, ничего у нее не выйдет. Это процесс она проиграет – Ракитянский будет методично и спокойно вытягивать из нее все. Капля за каплей, жилу за жилой. Стоит ли тогда длить агонию? Лучше сразу признать вину и надеяться на снисхождение суда.
- Ладно. Слушай. Дело в том, что я… что у меня… в общем, со мной случилась ужасная вещь. Просто ужасная.
- Какая? – он переспросил быстро. И так же быстро ее руки коснулись теплые пальцы. И от этого Полине захотелось срочно сбежать куда-то далеко, хоть на край света, еще дальше, чем самый Дальний Восток. Сбежать от выражения искренней тревоги в серо-зеленых – теперь больше серых – глазах. От этого жеста участия. Ведь он же хороший человек. Не идеальный, но хороший, нормальный. Даже прекрасный, наверное. Сам по себе. И все проблемы между ними - ее. От нее. Из-за нее. И пора за это получать.
- А случилось со мной то, что я в тебя влюбилась.
Он несколько раз моргнул. Убрал руку и потер ею лоб. Нахмурился.
- Это такая ужасная вещь – влюбиться в меня?
- Если чувство невзаимно - очень.
Несмотря на всю абсурдность ситуации и диалога горечь в собственном голосе была неожиданно настоящей. Господи, только унижения не хватало. Когда ничего уже не осталось, можно мне сохранить хотя бы гордость?
- И кто решил, что это невзаимно? – снова вернулся ровный, почти официальный тон.
- Я тебя люблю. А ты меня?
Она шагнула в пропасть и летит. И пока он молчит – полет продолжается.