Космология монстров - читать онлайн книгу. Автор: Шон Хэмилл cтр.№ 28

Я сделал, что было велено, повесил плащ в шкаф и забрался в постель. Когда Юнис вошла в мою комнату с книжкой в руке, ей пришлось немного потанцевать, чтобы добраться до меня, пересекая на цыпочках минное поле из разбросанных игрушек и грязного белья. Но даже после того, как Юнис дошла до кровати и заставила меня подвинуться, она была вынуждена освобождать для себя место, выгребая из-под одеяла солдатиков и космические корабли.

– Как ты можешь спать в таком бардаке? – спросила она, поставив фигурку Охотника за привидениями на мой ночной столик.

У меня всегда были проблемы с засыпанием по ночам, и поскольку я не был таким же умным, как Юнис в моем возрасте, то перед сном увлеченно играл в игрушки, вместо того чтобы читать или писать.

Я придвинулся вплотную к стене, освободив место. Юнис устроилась рядом со мной и поправила очки на носу, слегка коснувшись меня своей костлявой холодной рукой с веснушками. Затем открыла «Сомнамбулический поиск неведомого Кадата» ^[19] и принялась читать:

Мы читали эту книгу уже несколько ночей подряд. Мне было трудно понять сюжет этой истории и продираться сквозь скудные описания и огромное количество странных слов вроде «зуги», зато нравилось слушать голос Юнис. Ее медленная осторожная манера говорить – словно она обращалась с каждым словом как с тонкой деликатной вещью – всегда успокаивала меня. Я уже начал клевать носом возле плеча Юнис, когда она закрыла книгу и встала, чтобы уложить меня на ночь.

– Кого я больше всех люблю? – спросила она.

– Меня, – ответил я, слегка проснувшись.

– А кого ты любишь больше всех?

– Тебя, – ответил я.

Она поцеловала меня в лоб.

– Спи спокойно, маленький принц.

Затем, погасив верхний свет и включив ночник, она направилась к выходу.

– Юнис! – позвал я.

– Что?

Она остановилась.

Несколько секунд я шевелил губами, пытаясь подобрать слова. Я хотел поделиться с ней своими страхами и попросить, чтобы она осталась со мной, но в то же время боялся, что она решит, будто Лавкрафт для меня слишком серьезен, и прекратит читать его перед сном.

– Ничего, – сказал я, наконец. – Спокойной ночи.

– Спокойной ночи! – ответила она и вышла из комнаты.

И как только дверь за ней закрылась, раздалось царапанье – быстрый настойчивый скрежет по стеклу моей спальни, который беспокоил меня уже несколько недель подряд. Я даже надежно закрепил занавески, чтобы никто не мог заглянуть внутрь, хотя окно выходило только на закрытый прямоугольник атриума нашей квартиры. Сбоку остался незавешанным только небольшой участок окна, но за ним ничего не было видно, кроме кромешной тьмы.

Царапанье становилось все интенсивнее, превращаясь в визгливую паническую песню. Я пожалел, что повесил плащ Бэтмена в шкаф, а не спрятал его под подушку. В плаще я чувствовал себя храбрым и защищенным, но чтобы добраться до него, требовалось пройти мимо окна через всю комнату. Поэтому я просто засунул голову под подушку и стал ждать, когда звук прекратится. Мне казалось, он длился несколько часов подряд.

5

Даже в самые лучшие безмятежные дни, когда у мамы с Сидни устанавливался хрупкий мир, отношения между ними нельзя было назвать теплыми – скорее, уважительно-вежливыми. Но большую часть времени они страшно ругались. Перерыв для нас с Юнис обычно наступал за несколько недель до танцевального конкурса или спектакля, но, как только у Сидни появлялась возможность отдохнуть, весь цикл начинался заново.

Как пример: через неделю после премьеры спектакля «Звуки музыки», когда мы ехали все вместе со школы в тишине – я с Юнис на заднем сиденье, мама и Сидни на переднем, Сидни вдруг взорвалась:

– Мистер Рэнсом рассказал, что ты думаешь обо мне.

– И что именно? – спросила мама усталым, даже скучающим голосом.

– Он сказал, что я для тебя не особенная.

Мама склонилась над рулем.

– Честное слово, когда-нибудь я перееду его машиной…

– Удачной тебе охоты на этой «машине смерти», – съязвила Сидни.

– Я не говорила, что ты не особенная. Я просто пошутила. Сейчас ты не поймешь, потому что тебе только семнадцать, но с его стороны было очень непрофессионально искажать мои слова и настраивать тебя против меня. Я поговорю с директором вашей школы.

Мама часто бросала эту угрозу, но никогда не доводила ее до конца, и Сидни об этом знала.

– А еще он сказал, что ты снова ему отказала, – продолжила Сидни.

– Я всегда ему отказываю, – сказала мама. – С чего я вдруг должна передумать?

– Передумать о чем? – спросил я с заднего сиденья.

– Тебя что, кто-то заставляет в этом участвовать? – спросила Сидни. – Просто отдай мне старые папины бумаги, и я все сделаю сама.

В машине вновь воцарилась тишина. Никто никогда не говорил при мне об отце, даже Юнис. Если я вдруг спрашивал о нем, то она или выдавала мне скупую информацию (высокий, темноволосый, как я и Сидни, умер от рака), или, что случалось гораздо чаще, меняла тему разговора, пытаясь меня отвлечь. Я понимаю, почему мама не хотела разговаривать о нем, но почему этого избегали Юнис и Сидни? Быть может, боль от его болезни и смерти наложила свой отпечаток и на них, превратив молчание в способ выжить для всей нашей семьи. Но я не уверен, что это правильно. Жить в семье, получившей рану от потери, которую ты не можешь вспомнить, – это все равно что сидеть в кинотеатре за спиной высокого человека. Люди вокруг смеются, плачут или реагируют на что-то, но ты понятия не имеешь, на что именно.

– Ты знаешь, что я не хочу об этом даже слышать, – тихо сказала мама.

– Но я имею на эти бумаги такие же права… – произнесла Сидни, дергаясь лицом от еле сдерживаемого гнева.