Корабль отплывает в полночь - читать онлайн книгу. Автор: Фриц Лейбер cтр.№ 203

Все происходило в полной темноте и при дикой какофонии. Последние полуночные удары часов почти потонули в этом шуме.

Рука в замшевой перчатке поднялась к его затылку и слегка погладила шею. С двенадцатым ударом один из пальцев вдруг сделался жестким и твердым, безжалостно нырнул под воротник и туго завязанный галстук и поддел Жюля, словно крюком. Затем его дернуло вверх. Ужасная боль пронзила основание черепа и заполнила его целиком, пока он не взорвался.

Четыре дня спустя патрульный полицейский, проходивший ночью мимо дома Жиля Нефандора, обнаружил в свете фонаря труп хозяина – которого знал в лицо, но никогда не видел с таким лицом – на кованой люстре, над лестничной площадкой, усеянной осколками стекла. Могло пройти и больше времени, но один шахматист, который проживал в другом конце города и играл с известным затворником партию по переписке, не получив ответа на свой очередной ход, отправленный по почте десять дней назад, толкнул полицию на решительный шаг. Первые его запросы оставили без внимания, но вечерний звонок все же возымел действие.

Полицейский сообщил неприглядные подробности: труп в черной одежде, люстра из кованого железа, ее рожок, зацепленный за воротник и галстук, осколки стекла и кое-что еще.

Но он никогда не рассказывал о том, что увидел при ярком свете своего фонаря – наручные часы показывали полночь – в одном из двух зеркал, установленных на лестнице. Там был целый ряд отражений его потрясенного лица. А в четвертом он на мгновение увидел двоих, взявшихся за руки… и глядевших на него с лукавой, как ему показалось, усмешкой. Жиля Нефандора, который, правда, выглядел моложе, чем в последние годы, как его помнил полицейский. И леди в черном платье, с вуалью, прикрывавшей верхнюю половину лица.

Я был на полпути между Аркадией и Утопией: летел на длинном археологическом флаере-разведчике, высматривая улья колеоптов, свайные города чешуекрылых и разрушенные особняки Древних.

На Марсе сохраняют верность мудреным названиям – плодам фантазий астрономов прошлого, которые те нанесли на свои карты. Здесь имеются и Элизиум с Офиром.

Я прикинул, что нахожусь где-то неподалеку от Кислотного моря, которое по редкому совпадению действительно превращается в ядовитое, мелководное, насыщенное ионами водорода болото, когда тает Северная полярная шапка.

Но никаких его следов внизу я не видел, как, впрочем, и никаких строений – только понижавшуюся к западу бесконечную блекло-розовую равнину внизу, покрытую фельзитовой пылью и тонким порошком окиси железа; там и сям встречались то неглубокое ущелье, то низкий холм, напоминавшие всему миру (Земле? Марсу?) о пейзажах пустыни Мохаве.

Солнце находилось за моей спиной, его тусклый свет заливал кабину. В темно-синем небе поблескивали звезды. Я узнал созвездия Стрельца и Скорпиона, красную точку Антареса.

На мне красный скафандр пилота. Теперь воздуха на Марсе хватает для того, чтобы летать, но уже в нескольких сотнях ярдов над поверхностью дышать нечем.

Рядом сидел зеленый скафандр второго пилота. Он бы не пустовал, если бы я был общительнее или просто соблюдал регламент полетов. Скафандр то и дело покачивался и слегка подпрыгивал.

Я испытывал жутковатое ощущение, а ведь любитель уединения, которым я являюсь или притворяюсь перед самим собой, должен был бы чувствовать себя по-другому. Но марсианский пейзаж даже призрачнее ландшафтов Аравийского полуострова или американского Юго-Запада – одинокий, прекрасный, проникнутый идеей смерти и безграничного простора, и это временами пробирает.

В памяти всплыли строчки какого-то старого стихотворения: «…и мысли странные звенят в ушах – о жизни прежней, прожитой до этой» ^[151].

Мне приходилось сдерживаться, а так хотелось наклониться вперед, заглянуть в смотровой щиток зеленого скафандра и убедиться, что сейчас внутри никого нет. Ни худого мужчины. Ни высокой стройной женщины. Ни черного марсианского колеоптероида с сочленениями как у краба, которому скафандр нужен не больше, чем он скафандру. Ни… да можно ли сказать, кого еще?

В кабине было очень тихо. Тишина только что не звенела. До этого я слушал станцию «Деймос», но сейчас дальняя мини-луна уже ушла за южный горизонт. В радиопередаче обсуждали, как можно оттащить Меркурий от Солнца и превратить его в луну для Венеры, придав при этом вращение обеим планетам, чтобы всколыхнуть плотную, дымную, раскаленную атмосферу Венеры и сделать ее пригодной для жизни.

«Пусть сперва с Марсом разберутся», – подумал я.

Но почти сразу в голову пришла следующая мысль: «Нет уж, как по мне, Марсу лучше оставаться безлюдным. Я ведь поэтому сюда и прилетел. На Земле стало некуда ступить, и поглядите, что из этого вышло».

И все-таки временами на Марсе даже такому закоренелому одиночке, как я, хочется компании. Если, конечно, есть уверенность в том, что сам можешь выбрать себе компанию.

У меня снова возникло навязчивое желание заглянуть внутрь зеленого скафандра.

Вместо этого я осмотрелся. По-прежнему одна только тянущаяся к закату пыльная пустыня: почти идеально ровная и при этом темно-розовая, как залежалый персик. «Как персик, розовый и без изъяна… Весь мрамор – цвета персика в цвету, как вызревшее красное вино…» «Да что это за стихотворение?» – изводился я.

На соседнем сиденье, почти что под зеленым скафандром, дрожа с ним в такт, лежала пленка: «Исчезнувшие церкви и соборы Терры». Понятно, что старые здания вызывают у меня неизменный интерес, и потом, некоторые гнезда или ульи черных колеоптов поразительно напоминают земные башни и шпили, даже в таких деталях, как стрельчатые окна и аркбутаны, причем настолько живо, что архитектуру этих странных созданий, которые, несмотря на свой человекоподобный интеллект, очень походят на общественных насекомых, предлагали считать подражательной – возможно, возникшей при помощи телепатии. Во время последней остановки я просматривал книгу, выискивая хоть какие-нибудь сходства с колеоптниками, но потом внутреннее пространство одного из соборов навеяло воспоминания о Мемориальной часовне Рокфеллера в Чикагском университете, и я вытащил пленку из проектора. Именно в часовне Моника, писавшая в университете кандидатскую по физике, оказалась в то ясное июньское утро, когда термоядерный взрыв начисто уничтожил южную оконечность озера Мичиган, – а мне не хотелось думать о Монике. Точнее, мне хотелось этого слишком уж сильно.

«Что есть, то есть, да и мертва она, мертва давно…» И тут я вспомнил, что это за стихотворение! «Епископ заказывает себе гробницу в церкви святой Пракседы» Браунинга. Вспомнилось, но с чего вдруг?! Может, на пленке было изображение церкви Святой Пракседы? Шестнадцатый век… умирающий епископ просит своих сыновей о роскошной до нелепости усыпальнице – фриз с сатирами, нимфами, Спасителем, Моисеем, рысями – и в то же время вспоминает об их матери, своей любовнице…