Уинстон Черчилль. Против течения. Оратор. Историк. Публицист. 1929-1939 - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Медведев cтр.№ 75

Одно из ярких проявлений дегероизации наблюдается в военной сфере. «Ганнибал и Цезарь, Тюренн и Мальборо, Фридрих и Наполеон больше не вскочат на своих коней на поле боя, больше не станут словом и делом среди пыли или под светом утренней зари управлять великими событиями, — сокрушается Черчилль. — Они больше не разделят опасности, не вдохновят, не изменят ход вещей. Их больше нет с нами. Они исчезли со сцены вместе с плюмажами, штандартами и орденами. Воин с сердцем льва, чья решительность превосходила все тяготы сражений, чье одно только появление в критический момент могло изменить ход битвы, исчез». Современный военачальник, «сидит в командном пункте в пятидесяти — шестидесяти милях от фронта, слушая отчеты по телефону, как будто он всего лишь наблюдатель», или читает телефонограммы, «написанные кровью и сообщающие, что в таком-то месте взорваны железнодорожные пути, в таком захвачен земляной вал». Для него война сродни бизнесу, а сам он напоминает «управляющего на фондовой бирже», хладнокровно подсчитывающего прибыли и убытки, измеряемые человеческими жизнями, и также хладнокровно ожидающего удачного момента для нанесения решающего удара. Черчилль отказывает современному полководцу в праве называть себя героем. «Нет, он не герой. Посмотрев на современного военачальника, вы никогда не поверите, что он руководит армиями в десять раз больше и в сотни раз сильнее, чем самая могущественная армия Наполеона» ^[696]. «Война гигантов закончилась, начались ссоры пигмеев», — таким Черчиллю представлялось общество после заключения перемирия в ноябре 1918 года ^[697].

Причина, почему британский политик отказывает современным полководцам в героизме, заключается не в безмятежности военачальников и не в их деловитом подходе к решению вопросов, связанных с человеческими судьбами. Для Черчилля герой тот, кто для достижения цели готов рискнуть многим, включая собственную жизнь ^[698]. Для наглядности он приводит следующую аналогию: «Прошлой весной мой садовник уничтожил семь осиных гнезд. Он справился с этой задачей самым лучшим образом. Он выбрал нужный яд. Он отсчитал необходимую дозу. Он аккуратно поместил яд в нужном месте и в нужное время, уничтожив всю популяцию. Ни одна из ос даже близко не подлетела к нему. Уничтожение осиных гнезд входит в его обязанности, и он справился с ними превосходно. Но я не считаю его героем». Также не считал он героями и полководцев новой эпохи, у которых на касках вместо «яркой вспышки триумфа зардеет лишь дождливая заря», и под этой зарей «батареи длиной в сорок миль готовятся возобновить огонь, а дивизии до смерти барахтаются в грязи и газовом облаке». «Сама идея войны стала ненавистна для человечества, — признает Черчилль. — Военный лидер перестал быть объектом славы и романтики. Молодежь отныне не привлекает такая карьера. Поэты перестали слагать песни, а скульпторы — увековечивать поступки победителей» ^[699].

Может быть, война и стала ненавистна человечеству, но человечество не оградило и не защитило себя от войны. Черчилль тогда еще не знал, что буквально через десять лет мир погрузится в хаос нового, всепожирающего огня военного противостояния. Вспомнит ли он тогда свои слова о падении героизма? Если и да, то придет к выводу, что героизм не исчез, но превосходство массового начала его обезличило. В одном из своих военных выступлений 1940 года он так скажет об этом: «Есть множество людей во всем мире, готовых самоотверженно сражаться в этой войне, но их имена навсегда останутся неизвестными, их подвиги никогда не будут отмечены. Это война неизвестных воинов» ^[700].

Ход рассуждений Черчилля о проблеме дегероизации современного общества затрагивает еще один важный аспект. Социальные изменения повлияли не только на цели, которые люди отныне ставили перед собой, но и на средства их достижения. На примере войны он показывает, как девальвировалось понимание моральных ценностей, когда личные качества перестали играть определяющую роль в достижении намеченного и главным мерилом успеха стал сам факт достижения успеха. Там, где раньше для решения задач требовалось вкладывать душу, проявлять мужество и изобретательность, теперь было достаточно одного мастерства, правильности расчетов и точности исполнения.

Другим следствием унификации мнений стала интеллектуальная деградация. Не привыкший дерзать и напрягаться, человек массы обзавелся «кругом понятий», исходя из которых «на любой вопрос у него заранее готов ответ». На передний план вышла «тирания интеллектуальной пошлости», когда «посредственность провозглашает и утверждает свое право на пошлость» и «собственную заурядность» ^[701]. По мнению Черчилля, наиболее ярко усреднение стандартов наблюдалось в искусстве. За выдающимися личностями сцену покинули и великие художники, а те, кто остались, все меньше были способны создать гениальный роман, сочинить гениальную музыку или написать гениальную картину. Да и откуда взяться новым гениям, когда средства массовой информации формируют мнение, рассчитанное на обывателя, когда «мужчин и женщин пичкают непрерывным потоком унифицированных точек зрения, создаваемых из неистощимого источника новостей и сенсаций, что постоянно собираются со всего света». Проблема этих готовых оценок заключается в том, что они «не требуют усилий и осознания необходимости индивидуальных размышлений», и как следствие, человечество сталкивается с «рассеиванием тщательно отобранной мудрости и интеллектуальных сокровищ прошлого» ^[702]. Однообразие, серость, похожесть — все это лишает жизнь остроты, порыва, задора. В таком обществе не то что творить — жить нельзя. Окружающая среда превратилась в вакуум обезличенной пустоты. И чем дальше, тем хуже, тем меньше вероятности, что заколдованный круг единообразия будет прерван, тем меньше у людей желания вообще что-то менять.

В том же 1931 году, когда «Массовые эффекты в современной жизни» впервые увидели свет, Карл Теодор Ясперс (1883–1969) пишет свой труд «Духовная ситуация времени», тезисы которого во многом совпадают с выводами британского политика и испанского мыслителя. Ясперс также указывает, что одной из наиболее влиятельных реалий стал новый социальный эмбрион — «общественное мнение», которое «не является мнением ни одного отдельного человека», а представляет собой всего лишь «фикцию мнения всех». Это мнение определяет поведение массы, а «желание поступать, как все, не выделяться» создает, в свою очередь, «поглощающую все типизацию» современного общества, результатом которой является духовное и интеллектуальное обеднение человечества и падение роли индивидуального начала. В новых условиях от людей «ждут не рассуждений, а знаний, не размышлений о смысле, а умелых действий, не чувств, а объективности». В новых условиях, когда в «массе повсюду господствует заурядность», «жест заменяет бытие, разговорчивость — подлинное сообщение, основным аспектом становится бесконечная мимикрия». В новых условиях «гибнет духовность», «исчезает тот образованный слой, который на основе постоянного обучения обрел дисциплину мыслей и чувств и способен откликаться на духовные творения». В новых условиях «у человека массы мало времени», поэтому «сообщения должны быть выражены сжато» и кратко, «быстро информируя о том, что хотят знать и что затем тут же забывают». В новых условиях люди привыкли «жить не задумываясь», «читать быстро», в то время как «мир попадает во власть посредственности, людей без судьбы, без различий и без подлинной человеческой сущности» ^[703].