Уинстон Черчилль. Против течения. Оратор. Историк. Публицист. 1929-1939 - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Медведев cтр.№ 128

Без принятия сходства между двумя персоналиями невозможно в полной мере осознать глубину и суть излагаемых Черчиллем мыслей. Но это принятие, выступающее своеобразным гносеологическим инструментом, на самом деле еще не означает, что сходство было полным (либо настолько полным, насколько могут быть похожи судьбы и достижения двух разных людей, разделенных пропастью в два с лишним века). Между ними были различия, и довольно значительные. Мальборо искал не только славы, но и положительной оценки ^[1270]. Зато он был более бережлив и выдержан, чем его потомок. Он не любил громких заявлений и никогда не отличался особым красноречием ^[1271]. Он не любил излагать свои мысли в письменной форме ^[1272]. Он был более хладнокровным, чем Уинстон, для которого порыв нередко мог означать больше, чем расчет, а интуиция — больше, чем логика. Это находило отражение и в подходе к государственному управлению, и к военному делу. Трезво оценивать обстановку У. Черчиллю порой мешала импульсивность, а манера вникать во все, на что у него хватало сил, погружаясь в даже несущественные детали, искажала понимание картины в целом в ущерб действительно важным факторам. Черчилль уступал своему предку и как стратег. Он обладал прекрасным воображением и порой способен был найти выход из практически тупикового положения. Но по большей части его предложения балансировали на грани авантюризма, представляя опасность для исполнителей его планов ^[1273].

Тень ошибок лежит и на «герцоге Джоне». Да, он был эффективен на полях сражений, но цена победы иногда ставила под сомнения полученные результаты. Наиболее яркий пример — битва при Мальплаке (сентябрь 1709 года). В ней приняли участие свыше двухсот тысяч солдат и почти двести орудий. Потери Великого альянса составили тридцать тысяч человек убитыми и ранеными против четырнадцати тысяч с французской стороны. То, что победа была пирровой, признавал и сам Мальборо. В письме к супруге он назвал битву при Мальплаке «очень убийственным сражением» ^[1274]. Это же подтвердил и его потомок-биограф, отмечая, что «побоище и резню того дня не превзошла ни одна схватка до Бородинской битвы». «Современному массовому уму, одичалому десятикратными потерями Великой войны, а также растянувшимися на огромных фронтах боями, нередко длящимися недели» очень трудно понять тот «шок, который пережило запутанное, вежливое общество» начала XVIII столетия ^[1275].

Ошибки и потери — неизменные спутники успеха и достижений. «Непогрешимость не для смертных», — считал Черчилль ^[1276]. В исторических событиях двухвековой давности он находил оправдания своим действиям. Так же, как и его предыдущие книги (например, «Мировой кризис»), «Мальборо» представляет собой откровенную апологию. Победитель при Бленхейме прав априори. И, защищая его, автор защищает свои собственные решения, причем как военного (в годы Первой мировой войны), так и политического (например, смена партии) характера.

Но только оправданиями Черчилль не ограничился, как не ограничился и написанием исключительно исторического труда. Нельзя забывать, что биография создавалась в одно из самых сложных десятилетий XX века, когда назревали события, определившие историю многих стран на годы вперед. На повестке дня, как справедливо замечает Поль Элкон, стояло много требующих освещения и решения вопросов, по своей значимости превосходивших подготовку «окончательного вердикта о личности, скончавшейся в 1722 году» ^[1277]. Нельзя забывать и про автора. Испытывая уважение, граничащее со слабостью, к истории и прошлому, Черчилль все-таки оставался государственным деятелем, и свою литературную деятельность, как правило, пропускал через фильтр текущей политической обстановки. Благодаря этому из биографии полководца он смог сделать не только апологию своих прошлых поступков, но и своеобразный учебник для деятельности в будущем.

Черчилль с его императивом «учиться у истории» и призывом «изучайте историю, потому что в ней содержатся все секреты государственного управления» ^[1278], как никто другой, понимал и признавал ценность прошлого опыта для принятия решений в настоящем и прогнозирования будущих событий. Сверка с камертоном истории стала особенно актуальной в эпоху главенства масс с ее диктатурой удобного для восприятия, но нередко усеченного и поверхностного мнения. Только тот, «кто искушен в истории, трезво вслушивается в ее пульс и не ослеплен воображаемой полнотой», способен избежать «обмана зрения», предупреждал Ортега-и-Гассет. По мнению испанского философа, «не гнать прошлое, а прислушиваться к нему», «жить на высоте своего времени, обостренно чувствуя при этом историческую обстановку», «слышать подземный гул истории, видя реальную жизнь в ее полный рост» стало не просто советом, а необходимостью. «Сегодня, — указывал он, — самые „культурные“ слои поражают историческим невежеством. Ведущие люди Европы смыслят в истории куда меньше, чем европеец XVIII и даже XVII века». А ведь именно «историческое знание» правителей XVIII столетия, направленное на «избежание всех политических ошибок прошлого» и «обобщение самого долгого из возможных опытов», «открыло дорогу сказочным движениям XIX века» ^[1279].

На важность «чтения исторических трудов» особенно для «государей» указывал еще Никколо Макиавелли (1469–1527). Основной упор он делал не на изучение истории как таковой, а на разбор опыта выдающихся представителей прошлого. Он советовал «принять за образец кого-либо из прославленных и чтимых людей древности и постоянно держать в памяти его подвиги и деяния». При этом в качестве таких образцов «человеку разумному надлежит избирать величайших людей и подражать наидостонейшим» ^[1280].

Если следовать рекомендации флорентийского мыслителя, то Мальборо был прекрасной кандидатурой для подражания. Он был «лучшим в политике и дипломатии, а также ведущим английским генералом». На протяжении многих лет он был если не де-юре, то де-факто главным министром королевы. Он был расчетлив, умел обозреть ситуацию в целом, достигал лучших результатов, исходя из имеющихся ограниченных возможностей, и после «каждого великого успеха видел следующий шаг». Он различал смелость и благоразумие, отчетливо понимая, когда необходимо первое, а когда второе. Среди «глупых и неистовых парламентариев, ревнивых принцев, голодных генералов и злобных политиков» он «единственный, кто видел выход из неразберихи и несчастий» ^[1281]. Его отличала удивительная эффективность на поле боя, и наряду с Вильгельмом III он был «величайшим полководцем и государственным деятелем в истории Англии, сокрушившим военную мощь Франции и фатально ослабившим ее экономическое положение» ^[1282].