История Сицилии - читать онлайн книгу. Автор: Джон Джулиус Норвич cтр.№ 33

Джоанна достигла Палермо вечером 2 февраля 1177 года. Вильгельм встречал свою нареченную у городских ворот. Невесту усадили верхом на одного из королевских скакунов и препроводили во дворец, подготовленный для нее, по улицам, освещенным столь ярко, что, по словам хрониста, «казалось, будто весь город объят пламенем». Одиннадцать дней спустя, накануне дня святого Валентина, Вильгельм и Джоанна сочетались браком, увенчанные гирляндами цветов, и сразу после церемонии Джоанна, длинные волосы которой струились по плечам, опустилась на колени в Палатинской капелле, где соотечественник, Уолтер с Мельницы, ныне архиепископ Палермо, помазал и короновал ее как Иоанну, королеву Сицилии.

К моменту коронации новобрачной едва исполнилось одиннадцать лет, тогда как ее мужу было уже двадцать три. Тем не менее, несмотря на разницу в возрасте, этот брак был, насколько мы можем судить, идеально счастливым. Никаких языковых проблем не возникало: Джоанна, родившаяся во Франции и получившая образование в основном в аббатстве Фонтевро, была по воспитанию куда больше француженкой, чем англичанкой, а норманнский французский оставался повседневным языком сицилийского двора. Новые подданные тоже приветствовали королеву, как когда-то ее мужа, и приняли ее в свои сердца.

Murriali, cita senza cunfortu, o chiavi o mina ventu o sona mortu ^[66]. Так гласит старинная сицилийская пословица; сегодня, нужно уточнить, гораздо меньше людей воспринимают Монреале подобным образом. Как город – а ныне это фактически пригород Палермо – Монреале, безусловно, не лишен недостатков; однако там есть собственный собор, и этот собор восполняет все недостатки. Именно благодаря собору, а не благодаря внешней привлекательности или браку с английской принцессой Вильгельма Доброго помнят по сей день. Собор начали строить в 1174 году, ежегодно расходуя колоссальные суммы на сооружение, которое следует признать (по любым меркам) наиболее выдающимся памятником на Сицилии. Причем строился собор не сугубо во славу Божию; для строительства были и политические причины. С того самого момента, когда молодой король получил реальную власть, он относился с подозрением – и Маттео д’Аджелло постоянно укреплял его опасения – к растущему влиянию Уолтера с Мельницы. В качестве архиепископа Палермо Уолтер сумел объединить почти всех могучих баронов и прелатов в реакционную феодальную «партию», которая, если бы она продолжала действовать бесконтрольно, сулила беды для королевства. Даже в церковных делах он придерживался опасного курса. Потрясения периода регентства позволили сицилийской церкви утвердить свою самостоятельность: это касалось не только папы (тут уже все привыкли), но и от короны, и Уолтер прилагал все усилия к тому, чтобы так оставалось и далее. Его власть на острове уступала лишь власти короля, и Вильгельм понимал, что должен вмешаться, пока не стало слишком поздно.

Что он мог сделать? Единственным выходом виделось создание нового архиепископства, как можно ближе к Палермо; предполагалось, что новый пастырь будет равен статусом Уолтеру и окажется связующим звеном между короной и Святым престолом. Проблема заключалась в том, что архиепископов обычно избирали из церковного клира, а последний пребывал под контролем Уолтера. Поэтому Вильгельм внес уточнения в первоначальный план. Решили создать новое бенедиктинское аббатство, где будет соблюдаться во всей строгости клюнийский устав ^[67]; настоятель этого аббатства автоматически удостоится архиепископского сана и может быть посвящен любым другим прелатом по собственному усмотрению – при одобрении короля. Уолтер был в ярости, но он никак не мог воспрепятствовать. Ему пришлось бессильно смотреть, как ряд церквей и приходов изымают из его архиепархии и передают архиепископу Монреале; весной 1176 года он скрежетал зубами в ярости, наблюдая, как сотня монахов из большого аббатства Ла Кава прибывают в Палермо и заселяются в новое аббатство.

Аббатство в Монреале никого не оставит равнодушным, хотя бы полутора акрами своих великолепных мозаик, созданных всего за пять или шесть лет, между 1183 годом и концом десятилетия. Возможно, ему недостает изысканного совершенства Палатинской капеллы, византийской таинственности Мартораны или того очевидного волшебства, каким буквально сочится храм Пантократора в Чефалу. Оно производит впечатление своими размерами и пышностью. Это впечатление, как и сам собор, грандиозно. Бродя по обширному зданию, невольно начинаешь предполагать, что на его стенах и потолке представлены все без исключения библейские сюжеты. Впрочем, это предположение не очень далеко от истины; но одну мозаику – не слишком содержательную на первый взгляд – ни за что нельзя пропустить. Посмотрите на вторую фигуру справа от центрального восточного окна. Опознать ее не составит труда: в соответствии с каноном того времени, имя начертано вдоль нимба: «Томас Кантур» ^[68]. Отражено ли в мозаике хоть какое-то сходство с мучеником-архиепископом, для нас не имеет ни малейшего значения ^[69]; важно то, что перед нами самое раннее изображение святого Томаса Бекета, созданное через несколько лет после его смерти. Не подлежит сомнению, что своим «присутствием» в соборе он обязан королеве Иоанне, которая тем самым искупала действия своего отца.

Что касается монастыря, здесь обнаруживается единственное проявление сарацинского влияния в Монреале: изящные арабские арки, ровным счетом сто четыре, опираются на пары стройных колонн, из которых одни украшены резьбой, другие же инкрустированы в том же косматеско, что характеризует внутреннюю отделку храма. В юго-западном углу выделено место для фонтана, тоже арабского, но по форме уникального для острова. Капители колонн, каждая из которых воплощает в себе торжество дизайна и изобретательности, олицетворяют триумф романских камнерезов, чье мастерство не находило соперников на юге. На одной из капителей – восьмой по западной стороне – показано, как король Вильгельм дарует свой новый собор Богородице. Так было возведено последнее, самое крупное религиозное сооружение норманнской Сицилии.

Обласканное солнцем королевство, процветающее и мирное; молодость, привлекательность, безграничное богатство; любовь подданных и красавица жена – со всем этим Вильгельм II, должно быть, казался современникам человеком, на которого снизошло благорасположение небес. В какой-то степени так все и было. Но небеса лишили его трех даров: во‑первых, долгой жизни; во‑вторых, сына и наследника; в‑третьих, толики политической мудрости. Если бы ему достался хоть один дар из перечисленных, его королевство могло бы избежать той печальной судьбы, которая была уготована Сицилии. Но поскольку королю не досталось ничего, Сицилия была обречена.