– Ну да, – просто сказал я. Я устал.
Курт снова подался вперед, опершись на локти:
– Вопрос в том, передавал ли ты ключ Поулю Хансену. Или же сам побывал у Виллумсена в то утро, когда он умер.
Я с трудом подавил зевок. Не потому, что устал, а потому, что, полагаю, мозгу понадобилось побольше кислорода.
– И откуда, черт подери, у вас такая идея?
– Мы только спросили.
– Зачем мне Виллумсена убивать?
Пожевав усы, Курт посмотрел на Мартинсен – она дала сигнал, что можно продолжать.
– Грета Смитт как-то рассказывала мне, что вы с Ритой Виллумсен путались на пастбище. И когда я предъявил это Рите Виллумсен, когда она рассказала мне про ключ от подвала, в этом она тоже призналась.
– И что?
– И что? Секс и ревность. Во всех развитых странах это самые распространенные мотивы убийства.
– Это, если я не ошибаюсь, тоже из журнала «Настоящее преступление». – Сдерживать зевоту я уже не мог. – Нет, – сказал я и зевнул, широко раскрыв рот. – Виллумсена я, увы, не убивал.
– Не убивал, – сказал Курт. – Ты ведь нам только что рассказал, что дрых, когда убивали Виллумсена, то есть между половиной седьмого и половиной восьмого.
Курт опять затеребил чехол телефона. Как будто суфлер. И тут я все понял: мои перемещения они тоже отследили.
– Нет, я уже встал, – сказал я. – Потом поехал на пристань у Будалсваннета.
– Да, у нас есть свидетель: незадолго до восьми он видел, как оттуда выезжал «вольво», похожий на твой. Что ты там делал?
– Подглядывал за купающимися нимфами.
– Прошу прощения?
– Когда я проснулся и решил, что услышал «ягуар», я вспомнил, что Шеннон и Рита собирались купаться, но где именно, я не знал. Вот и предположил, что это где-то между домом Виллумсена и озером. Припарковался у сараев, искал их, но было темно, и я их не нашел.
Я видел, как сдулась рожа Курта – как будто из мячика воздух выпустили.
– Еще что-то? – спросил я.
– Мы хотели бы на всякий случай проверить ваши руки на предмет следов пороха, – сказала Мартинсен – лицо ее по-прежнему было почти застывшим, а вот тело заговорило по-другому. Ушли напряжение и повышенная чувствительность – наверное, чтобы такое заметить, надо заниматься борьбой или драться на улицах. Может, даже сама того не зная, в глубине души она сделала вывод, что я не враг, и теперь почти незаметно расслабилась.
Эксперт-криминалист Сулесунд раскрыл сумку. Достал компьютер и какую-то похожую на фен штуку.
– Рентгенофлуоресцентный анализатор, – пояснил он, включая компьютер. – Я только просканирую вашу кожу, и мы сразу получим результат. Но сначала надо его к программе подключить.
– Ладно. Может, мне пока сходить и привести Карла с Шеннон, чтобы вы с ними тоже поговорили? – спросил я.
– Чтобы ты сначала руки оттер? – спросил Курт Ольсен.
– Спасибо, но с остальными беседовать у нас необходимости нет, – сказала Мартинсен. – На данный момент все, что нам нужно, есть.
– Я готов, – сказал Сулесунд.
Закатав рукав рубашки, я протянул ему руку – он просканировал меня, как товар на заправке.
Подключив фен к компьютеру USB-кабелем, Сулесунд застучал по клавиатуре. Я видел, с каким напряжением наблюдает за криминалистом Курт. Я почувствовал на себе взгляд Мартинсен, а сам смотрел в окно, думая, как хорошо, что сжег перчатки и всю остальную одежду, которая была на мне в то утро. А еще вспомнил, что перед завтрашними похоронами надо отстирать от крови рубашку, которая была на мне на Новый год.
– Он чист, – сказал Сулесунд.
Думаю, было слышно, как про себя чертыхается Курт Ольсен.
– Что ж, – сказала Мартинсен, поднимаясь. – Спасибо за готовность помочь, Опгард, надеюсь, вы не в обиде. Видите ли, в случае с убийствами нам приходится слегка перегибать палку.
– Вы делаете свою работу, – сказал я, опуская рукав рубашки. – К этому нужно относиться с уважением. И… – Затолкав в рот снюс, я посмотрел на Курта Ольсена и искренне произнес: – Я очень надеюсь, что вы найдете Поуля Хансена.
58
Что удивительно, похороны Виллумсена одновременно казались похоронами «Высокогорного спа-отеля „Ус“».
Начались они речью Ю Оса.
– Не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого, – произнес он. И рассказал, как покойный, укладывая камешек за камешком, заложил основу предприятия, которое оправдывало свое положение в жизни деревни. По словам Оса, оно было и остается ответом на реальную потребность, имеющуюся у тех, кто здесь живет. – Все мы знали Виллума Виллумсена как жесткого, но справедливого предпринимателя. Он зарабатывал деньги, когда такая возможность предоставлялась, и ни разу не заключил ни единой сделки, в чью выгоду не верил. Но условия заключенных договоров он соблюдал, даже если ветер менялся и прибыль оборачивалась убытком. Всегда. И человека определяет именно эта слепая независимость, полностью доказывающая, что стержень у него есть.
Во время речи Ю Ос не спускал ледяного взгляда голубых глаз с Карла, сидевшего рядом со мной на второй скамье в битком набитой церкви Уса.
– К сожалению, не замечаю, чтобы все современные предприниматели деревни жили согласно тем принципам, которые исповедовал Виллум.
На Карла я не смотрел, но словно почувствовал жар стыда, которым полыхало его лицо.
Думаю, для уничтожения репутации моего братишки этот повод Ю Ос выбрал специально, поскольку знал: для того чтобы высказать все, что ему хочется, это лучшая трибуна. А высказаться он хотел, поскольку двигало им все то же самое: хотелось зафиксировать повестку дня. Пару дней назад Дан Кране опубликовал на первой полосе свою статью о бывших и нынешних муниципальных властях, где представил Ю Оса как политика, чей единственный талант заключался в следующем: приложить ухо к земле, осознать услышанное, а потом скорректировать свои действия – они, как по волшебству, всегда выглядели компромиссом с точки зрения всех сторон. Таким образом, он всегда добивался принятия своих предложений, тем самым производя впечатление сильного лидера. В то время как на самом деле он либо всего лишь просчитывал свою публику, либо просто-напросто плыл по течению. «Собака виляет хвостом или хвост виляет собакой?» – писал Дан Кране.
Разумеется, поднялся шум. Как этот зазнавшийся переселенец осмелился напасть на собственного тестя, их обожаемого старого мэра, местного Герхардсена?
[29] На бумаге и в Интернете люди высказали немало, на что Дан Кране отвечал, что это вовсе не критика в адрес Ю Оса. Разве это не идея демократии – представлять интересы людей, и существует ли на свете более честный представитель и демократ, чем политик, умеющий оценить обстановку и держать нос по ветру? И вот теперь Кране проиллюстрировал свою точку зрения: с кафедры мы услышали не Ю Оса, а эхо того, о чем судачит вся деревня, – а он всегда улавливал и распространял мнение большинства. Ведь даже тем, кого эти слухи касались, то есть жителям Опгарда, невозможно было не заметить, что люди судачат. Может, просочилась информация, что Карл утратил контроль над проектом отеля или уволил главных подрядчиков. Что у Карла возникли проблемы с финансами и дыры помог залатать личный кредит, о котором он держал язык за зубами, и что реальной картины счета не давали. Что, возможно, пожар – это последняя капля. На данный момент, наверное, абсолютно точно никто ничего не знал, но по сумме мелочей, всплывающих там и сям, сложилась картина, которая никому не понравилась. Но осенью Карл был настроен оптимистично, растрезвонил, что все идет по плану, – вложившимся в проект жителям деревни именно это и хотелось услышать.