Голый завтрак - читать онлайн книгу. Автор: Уильям Сьюард Берроуз cтр.№ 11

На окраине у меня было несколько клиентов, которыми занимался Билл, а Барт еще со времен курения опиума знавал кое-какие древние мощи: призрачных дворников, серых, как пепел; иллюзорных привратников, подметающих пыльные коридоры слабой стариковской рукой, кашляющих и харкающих на предрассветных ломках; отошедших от дел, больных астмой скупщиков краденого в театрально-роскошных отелях; Розу Пантопон, старую мадам из Пеории; несгибаемых официантов-китайцев, вечно скрывающих свою болезнь. Барт терпеливо разыскивал их, осторожно двигаясь походкой старого джанки, а потом впрыскивал в их бескровные руки несколько часов тепла.

Однажды я забавы ради совершил такой обход вместе с ним. Известно вам, что в отношении еды старики теряют всяческий стыд и от одного их вида начинает тошнить? Старые наркоты так же ведут себя в отношении джанка. При виде него они повизгивают и что-то лопочут. С подбородка у них свисает слюна, в желудке урчит, все внутренности скрипят в перистальтике, пока они второпях пытаются вмазаться, с трудом найдя подходящее место на теле, а вы ждете, что наружу вот-вот вывалится огромный сгусток протоплазмы и поглотит джанк. Подобное зрелище действительно внушает отвращение.

«Впрочем, когда-нибудь и мои мальчики станут такими, – философски рассудил я. – Все-таки жизнь – странная штука».

Но пора назад, в центр, в район станции «Шеридан-сквер» – ведь сыщик вполне может прятаться и в чулане.

Как я и говорил, долго это продолжаться не могло. Я знал, что легавые уже держат совет и занимаются своим зловещим колдовством, науськивая на меня стукачей в Ливенворте. «Нечего сажать его на иглу, Майк».

Я слышал, что Чапина они с помощью стукача и схватили. Старый сыщик-кастрат сидел себе в подвале полицейского участка, а к нему на круглые сутки и долгие годы приставил стукача. А когда Чапина повесили в Коннектикуте, этого старого ползучего гада нашли со сломанной шеей.

– Упал с лестницы, – сказали они. Вы же знаете, что за собачий бред несут эти гнусные копы.

Джанк окружен магией и связан с множеством табу, проклятий и амулетов. В Мехико я мог отыскать своего поставщика при помощи радара. «Нет, не эта улица, следующая, направо… теперь налево. Снова направо», – а вот и он: старушечье лицо с беззубым ртом и пустыми глазами.

Я знаю, что один барыга прогуливается неподалеку, мурлыча некий мотивчик, и все, мимо кого он проходит, этот мотивчик подхватывают. Этот тип такой серый, призрачный и безымянный, что люди его не видят и думают, будто мотивчик, который они принялись мурлыкать, возник у них в голове. Так вот, клиенты подхватывают «Улыбки», «Я расположен полюбить» или «Говорят, для любви мы еще молодые» или какую-нибудь другую песенку, выбранную на этот день. Подчас можно увидеть около пятидесяти унылого вида наркотов, сетующих на ломки и бегущих за парнем с губной гармоникой, а еще есть Человек, сидящий на плетеной скамейке и бросающий хлеб лебедям, толстый гомик-зануда, выгуливающий на Восточных Пятидесятых свою афганскую борзую, старый пьянчуга, ссущий у столба надземки, еврейский студент-радикал, раздающий листовки на Вашингтон-сквер, садовник, обрубающий ветви деревьев, дезинсектор, рекламный агент-педик в «Недиксе», где он зовет буфетчика по имени. Всемирная сеть наркотов, подключенных к проводу из протухшей спермы, перетягивающих руки в меблированных комнатах и дрожащих на утренних ломках. (Солдаты Старого Пита вдыхают черный дым в подсобке Китайской прачечной, а «Грустная детка» умирает от передозировки времени или внезапного отнятия дыхания.) В Йемене, Париже, Новом Орлеане, Мехико и Стамбуле, дрожа под отбойными молотками и землечерпалками, кляли друг друга наркотскими ругательствами, каких ни один из нас не слыхал, а из проезжавшего мимо парового катка высунулся Человек, и я вырулил ведерко гудрона. (Примечание: в Стамбуле многое сносят и перестраивают, особенно убогие джанковые кварталы. Героинщиков в Стамбуле больше, чем в Нью-Йорке.) Живые и мертвые, на ломках или в отрубе, подсевшие или соскочившие и снова подсевшие, приходят они, ориентируясь по джанковому лучу, а Поставщик жует китайское рагу на улице Долорес в Мехико, макает сдобный торт в кофе в кафе-автомате, и за ним с лаем гоняется на Толкучке свора Людей. (Примечание: на новоорлеанском жаргоне «Люди» – это легавые из отдела наркотиков.)

Старый китаец набирает в ржавую консервную банку речной воды и выплескивает ее вместе с сифилисом тяги, затвердевшим и черным, как шлак. (Примечание: сифилис тяги – это пепел от скуренного опиума.)

Короче, мои ложка и пипетка у легавых, и я знаю, что они вот-вот выйдут на мою частоту, ведомые слепым стукачом по прозвищу Уилли Диск. У Уилли круглый дисковидный рот, обрамленный чувствительными, способными напрягаться черными волосками. Он ослеп от уколов в глазное яблоко, нос и небо у него разъедены от вдыхания героина, все тело, сухое и твердое, как дерево, покрыто шрамами. Ныне он способен лишь пожирать это дерьмо своим ртом, а иногда выдвигает наружу длинную гибкую трубку эктоплазмы и, поводя ею по сторонам, нащупывает безмолвную частоту колебаний джанка. Он идет по моему следу через весь город – в квартиру, с которой я уже съехал, и легавые натыкаются на каких-нибудь новобрачных из Су-Фолс.

– Хорош, Ли!! Отстегивай искусственный болт! Мы знаем, кто ты такой, – и дергают мужа за хуй, отчего тот сразу кончает.

Тут уж Уилли распаляется, и можно услышать, как он хнычет там, в темноте (он действует только ночью), и почувствовать жуткую назойливость этого слепого ищущего рта. Когда они приходят кого-то вязать, Уилли совсем теряет самообладание, и его рот прогрызает в двери дыру. Не успокаивай его копы зондом для скота, он высасывал бы все соки из первого попавшегося наркота.

Я знал, да и все остальные знали, что на меня натравили Диска. И если в суде мои малыши-клиенты заявят: «Он заставляет меня заниматься всяким ужасным сексом в обмен на джанк», – мне останется лишь послать улице прощальный воздушный поцелуй.

Поэтому мы запасаемся героином, покупаем подержанный «Студебеккер» и отправляемся на Запад.

Бдительный закосил под шизофреника с синдромом одержимости:

– Я стоял отдельно от самого себя и пытался прекратить эти казни призрачными пальцами… Я – призрак, возжелавший тела – того, чего жаждет каждый призрак, Долгое Время блуждавший по ничем не пахнущим закоулкам пространства, где нет жизни, один лишь бесцветный незапах смерти… Невозможно дышать, ощущая этот запах сквозь розовые извилины хряща, отделанного кристаллическими соплями, дерьмом времени и черными кровяными фильтрами плоти.

Он стоял в удлиненной тени зала суда, с лицом, расцарапанным, как старая кинолента, от вожделения и голода личиночных органов, шевелящихся в экспериментальной эктоплазменной плоти джанковых ломок (десять дней изоляции во время Первого слушания дела), плоти, которая исчезает при первом неслышном прикосновении джанка.

Я видел, как это происходит. Десять фунтов он потерял за десять минут, пока стоял со шприцем в одной руке, а другой поддерживал штаны, отрекшаяся от него плоть сгорела в холодном желтом сиянии – там, в номере нью-йоркского отеля… ночной столик, заваленный коробками из-под конфет, окурки, вывалившиеся из трех пепельниц, мозаика бессонных ночей и неожиданная потребность в еде, возникающая на ломках у наркомана, который выкармливает ребенка – собственную плоть.