Она продолжала меня убеждать.
Выслушав её, я спросил:
— Тебе не жаль Тамару? Ведь если я отменю помолвку — это погубит её репутацию, возможно, навсегда.
— Но она знает, что ты в меня влюблен! Знает, понимаешь?! Она уже обо всем знает!
Эльза схватила меня за руку.
— Когда мы с тобой только познакомились, я была вынуждена сообщить ей о твоей ко мне симпатии, и Тамара даже не возразила. Она сказала, что если ты выберешь меня, она не станет возражать. Понимаешь, не станет?!
Эльза продолжала повторять одну и ту же мысль разным словами. Сафрон знает, Сафрон понимает, Сафрон не станет возражать.
София, мне в тот момент стало плохо. Физически плохо. Я понял, что если бы вдруг отменил помолвку — моя Сафрон бы действительно и слова не сказала. Тамара бы смирилась с моим решением. Не потому, что побоялась бы публичности, нет, она просто считала, что не имеет права меня удерживать. Она так до конца и не поверила, что я её люблю.
Я пригляделся к полю Эльзы внимательнее, увидел, как она рассказывала Сафрон небылицы о моей к ней, Эльзе, любви. Увидел, как Сафрон с горькой улыбкой слушала, как говорила: «Если он захочет быть с тобой, я и слова не скажу». Как отводит в сторону взгляд, как её душит обида и боль.
В тот момент мне стало тошно от собственных поступков. Эльза рассказывала моей невесте, какое платье оденет на нашу свадьбу, и Тамара это слушала. Она не была во мне уверена, потому-то и слушала.
Сложно передать, какая злость во мне поднялась. Я схватил Эльзу за руку, притянул к себе, и сказал в лицо:
— Тамара — моя невеста, будущая жена. Ну а ты… Думаешь, я не знаю, как сильно твои родители хотят от тебя избавиться, но ты сама всё никак не соглашаешься — тебя сватают не те, кого ты хочешь. Думаешь, не знаю, зачем ты приехала в Берлин? Слушай меня внимательно, Эльза…
Я схватил ее за шею, приблизил напуганную женщину к себе еще ближе:
— Я с тобой спал, и не более. Тамару же я возьму за жену, а ты мне — никто. Если вздумаешь ей о чем-то проговориться — я тебе слово даю, тебя собаки на улице загрызут, а тело найдут в овраге. Ты понимаешь, о чем я тебе говорю?
Эльза заплакала. По ее красивому красному лицу текли слезы и обида. Еще ей было плохо после моего воздействия, но она старалась этого не показывать. Мне было плевать, я слегка разжал захват, и она громко втянула воздух.
— Тебе некуда идти, Эльза, ты в отчаянии. Родители тебя видеть не желают, ты для них разочарование, лишний рот. Ты, к тому же, неблагодарна, считаешь, что они тебе мало дали, и это отвращает их от тебя еще больше. Ты ленива, самоуверенна, и твоя красота — твое единственное достоинство, которое, впрочем, в этом мире немаловажно. Поэтому у меня есть для тебя предложение, Эльза. Ты готова его выслушать?
Без тени сожаления, я предложил ей стать моей любовницей. Сказал, что она должна съехать от родственников, переехать в квартиру, которую я для неё сниму, и держать рот на замке. Рот на замке — это было главное условие, в остальном она могла торговаться.
— Я дам тебе много, очень много, — сказал я ей, целуя её в искривленный болью и страхом рот. — У тебя будет всё, что пожелаешь. Деньги, украшения, наряды… Пока ты со мной — ни в чем не будешь знать отказа. Но если попытаешься мне мешать — в клетку посажу, поняла?
Она плакала, но в этом плаче я разглядел отчетливое «да».
— Ну так что, Эльза, ты согласна?
— Да… я согласна.
Я ощутил, как её кивок разжал во мне какую-то пружину. Я расслабился, резко схватил мою игрушку, и повалил её обратно на кровать.
Мы провели вместе жаркую ночь. Я понимал, что Эльзе больно, плохо и физически, и морально. Её мечты разбились, но мне было плевать. Я хотел Сафрон — в жены, а Эльзу — в постель.
Утром я направился к Тамаре, чтобы заверить её в своей любви.
** ** **
В тот день на улице лило, как из ведра. Пока я добрался до её дома, изрядно промок, и надеялся, что в доме меня согреют горячим чаем, но мне сообщили, что Сафрон находится в альтанке, она любит читать на улице во время дождя. Я попросил принесли мне туда горячего чая, и направился к невесте.
Девушка сидела за небольшим столиком под навесом. На ней было белое платье, полы которого изрядно запачкались. В руках — книга.
— Здравствуй, Тамара.
Она не заметила, как я пришел, а потому вздрогнула при звуке моего голоса.
— Эрих… здравствуй, я рада тебя видеть.
Я поцеловал её холодную руку, и присел на соседнее кресло. Сафрон медленно отложила в сторону книгу.
Вскоре мне подали чай, за который я был безмерно благодарен — на улице холодно.
— Возьмите плед, он позади вас, — сказала мне девушка, и я последовал её совету.
С чаем в руках, и пледом на плечах, мне стало намного лучше.
— Я бы хотел поговорить… о нас с вами.
— Я… я слушаю.
— Тамара, почему ты не готовишся к нашей свадьбе?
— Как же не готовлюсь? — удивилась девушка. — Ведь дом занят подготовкой, и ваши слуги, и наши только этим и занимаются.
— Я не о том. Ты, Тамара, ты лично не готовишься к свадьбе. Тебе безразлично, какое на тебе будет платье? В каком месте пройдет празднование?
— Я не… у меня нет опыта в подобных делах.
— Ни у одной девушки, выходящей замуж, его нет.
Я пододвинул кресло ближе к Сафрон, обхватил её руки своими руками, и слегка сжал.
— Ты же мне не веришь, правда?
— Что вы… ты имеешь в виду, Эрих? — прошептала она.
— Ты не веришь, что мы поженимся.
Она резко вздохнула — будто плотину прорвало.
— Эрих… при нашем первом знакомстве, ты вызвал у меня… прости, что я так говорю, ты вызвал у меня отторжение.
— Почему? — удивился я, в душе всколыхнулась обида. — Что именно тебе так не понравилось?
— Ты… ты жесток, Эрих. Ты это скрываешь, но ты… тебе плевать на всех и на всё. И меня … я не думаю, что ты меня любишь, не чувствую этого, несмотря на все трои красивые слова и поступки.
Годы спустя, я подумал, что она была намного умнее, чем я думал: она видела меня таким, каким я был на самом деле.
— Вы так на него не похожи, — сказала она вдруг.
— На кого!?
— На вашего брата.
В ответ на это, я позволил себе покровительственную улыбку.
— Я наследник, и этим всё сказано.
В те времена, этим действительно всё было сказано. Именно у меня было больше силы, именно я наследовал имущество рода. Я любил Марка, но я был сильнее, и никогда об этом не забывал.