Он посматривал на меня недоверчиво, на чистом лбу собрались
морщинки.
– Я поеду по кольцу, – сообщил он. Хоть дальше,
зато нет перекрестков... да и никакие демонстранты там не перекроют.
Машина неслась уверенно, мощно, мотор не гудел, а едва
слышно мурлыкал, меня уютно вжимало в мягкое сидение, но на душе была горькая
безнадежность.
Соберемся, опять будем говорить о НАТО... И я буду говорить.
Хотя я-то понимаю, что дело не в НАТО, что продвижение этого военного блока к
нашим границам – это не угроза нападения, а куда страшнее и хуже... Это
результат уже одержанной победы!
И Краснохарев, и его блестящий ученик, что держится так
скромно, Усачев, и Коган, Коломиец, Яузов... никто из них не понимает, что на
смену атомным бомбам, водородным и даже нейтронным – пришло более совершенное
оружие! Нет, не химическое или биологическое, это такой же примитив, рудимент
мышления каменного века. Не лазерное, не электронно-компьютерное,
интернетовское... Хотя уже теплее, но не потому, что по Интернету можно
залезать в пентагоны и воровать атомные секреты. Или испортить базы данных.
На смену незаметно для простого народа, а многие политики не
умнее своих сапог, пришли бомбы философские! Бомбы с зарядами вседозволенности,
разврата, сексуальной свободы, признания сексменьшинств, признания прав дебилов
и круглых идиотов на представление их интересов в парламентах, на свою долю в
руководстве...
Как могла выстоять в борьбе Америка, где за все века истории
не было ни одного философа, ни одного ученого, ни единого крупного деятеля?
Даже в таком простом деле, как военное, там не было ни умов, ни героев, что
бросались бы под танки или на амбразуры дзотов.
А этим как раз и победила. Чтобы победить другие народы и
культуры, ей надо было всего лишь провозгласить девизом: все дозволено!
Разврат, трусость, предательство, хапанье... все пороки легализируются, уже нет
разврата, предательство оправдано, как и трусость... Все правильно: другие
народы рано или поздно, глядя на такой разнузданный шабаш, устанут от
карабканья к совершенству... Неважно какому: к коммунизму или построению
царства Аллаха на земле. Вернее, устанет средний человечек, а его, как
известно, большинство. И, как большинство, проголосует за более простую жизнь.
Никакого космоса, никакой звездной астрономии. Мой сад, моя корова,
персональный компьютер с играми, возможность ходить к жене соседа... и чтобы
это не было с риском для жизни. Чтоб это было естественно. И без усилий.
Женщинам тоже воля, чтобы не приходилось часами уговаривать расстегнуть еще
одну пуговицу, а чтоб это стало просто, как выпить стакан воды. Нет, лучше Пепси.
Меня качнуло к дверце, мимо медленно поплыла красная
кирпичная кладка. Мелькнула зеленая форма. Вежливый, но строгий голос попросил
предъявить документы. В машине потемнело, кремлевские часовые заслонили окна со
всех сторон.
– Хоть здесь тихо, – сказал Володя с облегчением.
– Только бы не как в могиле.
Он погнал машину через мощеный плитами двор, шины весело
шуршали по граниту. Из подъезда дворца навстречу слаженно двинулись парни
Чеканова, охрана президента, но когда я выбрался из машины, первым ко мне подскочил
бойкий массмедик, длинноволосый, в темных очках, в стеклах которых отражалось
солнце.
Он сунул мне под нос микрофон, на ручке крупная надпись,
явно их канала, другой рукой зачем-то шуровал в кармане.
– Что вы скажете о новых указах президента?
– Каких? – поинтересовался я.
Он несколько смешался, что удивило, обычно этих ребят ничем
не проймешь, наглость – первое качество профессии, впрочем, каждый тут же
начинает делиться своими ценными мыслями, раздуваться на экран, а когда
массмедик пытается закончить интервью, еще и вопит, что не все сказал.
– Последних... Где он пытается ударить по национальным
святыням!
– Разве? – удивился я. – Как это?
Похоже, он уже начал терять интерес к человеку, который
вроде бы и вхож в коридоры власти, но, может быть, даже не видел президента, а
только вытирает пыль в его отсутствие.
– Ну, он решил сделать то, что не смогла Советская
власть, – сказал он. – Разрушить святую православную церковь...
– Странно, – сказал я удивленно.
– А что вы скажете... – повторил он снова уже
растерянно, ибо любой человечек, будь это порнопевица, депутат или премьер
охотно лезли под объектив, рассказывали подробности о делах, о которых даже не
слышали, только бы почаще мелькать на экранах... – Скажите нам...
Я стал подниматься по ступенькам. Массмедик попытался пройти
следом, чекановцы остановили. Он завопил радостно, что ущемляют прессу. Со всех
сторон засверкали вспышки фотокамер. Я надменно сказал наблюдавшему за нами
Володе:
– Объясни этим странным людям, что я застал еще те
времена, когда мужчинам неприлично было дарить цветы, а женщинам – вино. Тогда
никто не подавал руку не общался с теми, кто в начале разговора не снимет
темные очки, а руку не вытащит из кармана...
Массмедик задергался, то ли почти выигрывал в карманный
бильярд, то ли наконец ухватил зловредную блоху. На лице отразилось страдание,
а тут еще очки снимать, которые все же придают глупому лицу загадочное
выражение, другая рука занята микрофоном, а я усмехнулся и прошел в услужливо
распахнутую дверь.
Один из охранников на правах знакомого, видит меня уже
вторую неделю, спросил недоверчиво:
– А что, были такие времена?
– Трудно поверить? – спросил я в свою
очередь. – Увы, самому уже не верится.
Передо мной открывали двери, всякий раз задерживая ненадолго,
словно просвечивали в поисках оружия, пропускали до следующей двери и снова
останавливали. Я почти не замечал этой рутины, в чужой монастырь со своим
уставом не ходят, а это все-таки монастырь чужой, мысли больше занимал странный
парадокс, что когда СССР бряцал оружием, весь советский народ, за редчайшим
исключением, был за США. Если бы в самом деле война, наша армия сдалась бы
американцам, только бы не воевать с теми, кто, по нашему мнению, стоял на
страже свободы, справедливости.
Но вот сейчас, когда мы вроде бы уже не враги, все слои
общества ощетинились на США за их продвижение к нашим границам. Именно теперь
чуть ли не каждый готов бросить в их сторону гранату или хотя бы гнилое яблоко,
хотя к этому никто не призывает!
Американцу, по чьей стране не прокатывались опустошительные
волны скифов, киммерийцев, татар, шведов, немцев, французов, не понять
ожесточения русских по поводу НАТО. Москву, к примеру, брали и сжигали дотла
татары, поляки, французы... ах, так еще и американцы?
* * *
В кабинете Кречета собралась половина его рати. А у
Краснохарева и Яузова видок таков, словно ночевали если не здесь, то под
крыльцом.
Кречет встретил на середине кабинета, пожал руку, проводил к
свободному стулу, выказывая уважение к отечественной науке.