– Многое в нашей жизни проще, чем кажется, – говорит Мэй вслух. – Решиться на что-то – вот что сложно.
– Наверное, – вздохнув, отвечает Хьюго. – Но не все могут быть бесстрашными режиссерами, которые сломя голову несутся в стадо коров. Ну, или кто за какими мечтами гоняется.
Она улыбается.
– А что, почему бы и нет?
– Начнем с того, что я даже не знаю, о чем мечтаю. Пока что я чувствую себя… не в своей тарелке. И мне очень хочется заняться чем-то, понимаешь? Чем-то новым.
Проходит несколько секунд, и Мэй поднимает глаза на полку над своей головой.
– Хьюго?
– Да?
– А кто сказал, что это не может быть мечтой?
Хьюго
Хьюго просыпается от того, что поезд перестал двигаться. Моргая, он смотрит в потолок, находящийся в опасной близости от его лица. Снизу раздается царапанье ручки о бумагу, и парню требуется некоторое время, чтобы понять, где он находится.
Он отодвигает занавеску рядом с кроватью и зажмуривается от полившегося в окно света. За стеклом виднеется табличка с надписью: «Толедо». Рядом с окном стоит мужчина из купе в другом конце коридора и курит сигарету. Его сонные глаза почти закрыты полями ковбойской шляпы. Раннее утро, еще даже нет шести, и небо освещают рассветные всполохи. Хьюго снова ложится на спину.
– Мэй?
– Доброе утро.
Хьюго проводит пальцем по волнистой линии, которую кто-то нарисовал на потолке и которая, похоже, никуда не ведет. Может, это карта. Или их маршрут. А может, просто линия.
– Где находится Толедо?
– В штате Огайо.
– А что случилось с Пенсильванией?
– Она на своем месте. Просто мы ее проспали.
Повисает молчание, и снова раздается царапанье ручки.
– Что ты пишешь?
– Да так, делаю заметки.
Хьюго придвигается к краю кровати. Его ноги запутываются в ремнях, когда он пытается слезть, и парень чуть не кувыркается вниз, но ему удается удержать равновесие и спрыгнуть на пол. Мэй, которая сидит на нижней полке с блокнотом на коленях, поднимает на него глаза. Она уже успела переодеться в черные джинсы и серую футболку с логотипом «Охотников за привидениями». Хьюго замечает, что лак для ногтей на ее пальцах ног такого же оттенка фиолетового, что и оправа ее очков.
– Ого! У тебя ужасный почерк!
– Не самый ужасный в мире.
– Ты же понимаешь, что вот эти синие линии нарисованы не просто так, да? Нужно писать между ними.
Мэй смотрит на него в притворном возмущении, а потом подгибает под себя ноги, чтобы он смог сесть на другом конце постели.
– Я работаю над вопросами для интервью с Айдой.
– Хочешь попрактиковаться на мне? У меня офигенно получается американский акцент.
– Уверена, что так. Но ты не Айда.
– Точно. И о чем ты собираешься ее спрашивать?
– О ее жизни. Надеждах. Страхах.
– Что ж, – прислоняясь спиной к окну, говорит Хьюго, – мы точно знаем про страхи Роя. Он боится, что в вагоне-ресторане закончится яблочный пирог.
С улицы раздается приглушенный голос Людовика, который объявляет об окончании остановки, а затем тяжелые шаги пассажиров, возвращающихся в поезд. Дверь их купе закрыта, но они слышат, как возвращается на свое место их сосед. Затем поезд, дернувшись пару раз вперед, отъезжает от перрона.
Хьюго кивает на блокнот Мэй.
– Так какой у тебя план?
– Думаю, что начну снимать документальный фильм, – глядя на него через очки, отвечает девушка.
– Об Айде.
– Типа того. Ты же видел их с Роем вчера вечером. Подумай, сколько еще сейчас людей в этом поезде, сколько еще историй любви! Я хочу снять фильм об этом.
– О любви и поездах?
– О любви и поездах, – соглашается Мэй и, склонив голову, пристально смотрит на Хьюго. – Слушай, а каким одним словом ты мог бы описать любовь?
Хьюго растерянно смотрит на нее, и почему-то его сердце вдруг начинает биться быстрее.
– Понятия не имею.
– Это может быть все что угодно. Например, пицца.
– Пицца? – удивленно переспрашивает он. – Почему пицца?
– Это… неважно. Можешь подобрать любое слово. Без разницы.
– Нет, погоди! Почему ты думаешь, что любовь похожа на пиццу? – с ухмылкой спрашивает Хьюго, и Мэй бросает на него полный нетерпения взгляд.
– Я тут ни при чем.
– Нет, почему ты сказала, что любовь похожа на…
– Хьюго!
– Ладно, ладно. Мне нужно время, чтобы подумать. Особенно если надо сочинить что-то получше, чем пицца.
– Тебе нужно отвечать быстро. Первое, что приходит в голову.
Почему-то первой мыслью Хьюго становится их разговор прошлой ночью и то, как легко ему было болтать с ней в темноте. Но это не одно слово, и они не влюблены, поэтому он думает о Маргарет, вспоминая проведенные вместе годы и пытаясь отыскать определение этому. Но в голову ничего не приходит.
– Это не по мне, – хмурясь, говорит парень. – Я предпочитаю все обдумывать.
– Какой ты скучный!
– Знаешь, что может помочь?
– Что?
– Пицца, – отвечает Хьюго и смеется, когда Мэй закатывает глаза. – Это шутка. Я хотел сказать, кофе.
Они решают пропустить церемонный завтрак в вагоне-ресторане, купив вместо этого коробку пончиков, и находят свободный стол в вагоне-гостиной. Рядом с ними разбираются с билетами два помощника кондуктора и пожилой мужчина раскладывает пасьянс из колоды, на рубашках карт которой изображен логотип «Чикаго Кабс»
[9]. В это время здесь было спокойно.
– Почему именно любовь? – спрашивает Хьюго, открывая коробку с пончиками.
– Пожалуй, слишком рано для таких философских вопросов, – отвечает Мэй и поднимает свою кружку с кофе.
– Просто… Я понимаю, почему поезда. Но почему истории любви?
– Потому что, – говорит девушка, сверкнув глазами, – что может быть более личным? – Хьюго все еще пытается найти связь, а она тем временем продолжает: – Тем более раньше мне ни разу не представлялась такая возможность. Все мои фильмы были простенькими, потому что такой же была и моя жизнь. Наверное, это и создало определенные проблемы. Например, однажды я сняла фильм про белку, которая застряла в нашей вентиляции, и если честно, эта белка была не намного хуже, чем ребята из театрального кружка, которых я обычно снимаю. Чаще всего площадками для моих съемок становилась бакалейная лавка, школа или заправка, потому что больше у нас и пойти-то некуда. И вот я еду в поезде, где столько разных людей из совершенно разных мест, и у каждого – миллион историй.