— Теперь поехали наверх, — сказал я.
Нажал кнопку этажа и закрыл дверцу. Гейр улыбался во весь рот, поглядывая то на нее, то на меня. Когда лифт поехал, она тяжело привалилась ко мне.
— Ну вот, — сказал я. — Приехали. Ключ есть?
Она заглянула в маленькую сумочку, висевшую на одном плече, сунула внутрь руку и перебирала содержимое, качаясь взад-вперед, как дерево на ветру.
— Вот! — сказала она победно, вытягивая за кольцо связку ключей. Гейр выставил руку и придержал ее за плечо, когда она потянулась с ключом к замку и вся стала клониться вперед.
— Шаг вперед! — сказал он. — Ну, вот и все.
Она послушалась. Несколько секунд возни с ключом, и он вошел в замок.
— Вот спасибо, — снова поблагодарила она. — Вы прям как два ангела-спасителя сегодня.
— Не за что, — сказал Гейр. — Удачи!
Когда мы шли к нам наверх по лестнице, Гейр спросил:
— Это ваша сумасшедшая соседка?
Я кивнул.
— Так она проститутка, что ли?
Я помотал головой:
— Нет, насколько я знаю.
— Да наверняка. Сам подумай, откуда бы у нее деньги здесь жить? И видок тот еще. Но она ведь не дура, да?
— Прекрати, — сказал я. — Самая обычная тетка. Просто очень несчастная, пьющая и из России. Плюс расторможенность импульсов.
— Вот я и говорю, — засмеялся Гейр.
— Что это было? — спросила Хелена из гостиной.
— Наша русская соседка, — ответил я, входя в комнату. — Упала в лифте и не могла встать, потому что пьяная в дым. Мы помогли ей попасть в квартиру.
— Она целовала Карлу Уве руки и говорила, что он красавчик, — доложил Гейр.
Все посмеялись.
— И это после того, как она несколько раз являлась сюда и крыла меня последними словами, — сказал я. — Мы чуть рассудком не тронулись.
— Кошмарная тетка, — сказала Линда. — Она вообще себя не контролирует. Каждый раз, проходя мимо, я реально опасаюсь, не пырнет ли она меня ножом. Она смотрит на меня с ненавистью. Верите? С дикой ненавистью.
— Время начинает играть против нее, — сказал Гейр. — А тут являетесь вы, счастливые голубки и с пузом.
— Думаешь, дело в этом? — сказал я.
— Естественно, — сказала Линда. — Надо нам было с самого начала не показывать своих чувств. А мы вели себя слишком откровенно. И теперь она на нас зациклилась.
— Ну да, — сказал я. — Кто хочет десерт? Линда приготовила свое знаменитое тирамису.
— О! — сказала Хелена.
— Знаменито оно тем, что я умею готовить только его, — сказала Линда.
Я принес кофе и тирамису, и мы снова сели за стол. Но не успели расположиться, как внизу загремела музыка.
— Вот так и живем, — сказал я.
— А нельзя ее выпереть отсюда? — спросил Андерс. — Если хотите, могу устроить.
— Это каким же образом? — спросила Хелена.
— У меня свои методы, — ответил Андерс.
— Да ну? — сказала Хелена.
— Заявите в полицию, — предложил Гейр. — Тогда она поймет, что дело серьезное.
— Ты думаешь? — спросил я.
— Естественно. Если вы не будете действовать решительно, цирк никогда не кончится.
На этих словах музыка оборвалась так же резко, как включилась. Дверь внизу хлопнула. По ступенькам зацокали каблуки.
— Она явится к нам? Сейчас? — сказал я.
Все замолкли и вслушивались в шаги за дверью. Но они прошли мимо и направились дальше вверх. И тут же вернулись назад, процокали вниз и стихли. Я подошел к окну и посмотрел на улицу. В платье, безо всякой верхней одежды и в одной туфле она вывалилась из дома на белую проезжую часть. Махнула рукой, мимо ехало такси. Оно остановилось, соседка загрузилась в машину.
— Она села в такси, — сообщил я. — В одной туфле. В силе воли ей не откажешь, во всяком случае.
Я вернулся за стол, и разговор перетек на другие темы. Около двух ночи Андерс с Хеленой засобирались домой, надели тяжелое зимнее пальто и куртку, обнялись с нами и вышли в ночь, Андерс нес спящую дочку на руках. Гейр и Кристина через полчаса тоже ушли, Гейр не сразу, с полдороги он явился обратно с туфлей на высоком каблуке в руке.
— Я как принц из «Золушки», — сказал он. — Что мне делать с туфлей?
— Поставь ей под дверь. Пока-пока, мы спать ложимся, — ответил я.
Когда, убрав со стола и запустив посудомоечную машину, я вошел в спальню, Линда уже спала. Но не крепко, потому что она открыла глаза и сонно улыбалась мне, пока я раздевался.
— Хороший вечер получился? — сказал я.
— Да, хороший, — сказала она.
— Думаешь, они довольны? — спросил я, укладываясь и прижимаясь к ней.
— Думаю, да. А тебе кажется, нет?
— Надеюсь, да. Во всяком случае, мне было хорошо.
В отблесках света от уличных фонарей пол чуть блестел. В спальне никогда не бывало совсем темно. Или совсем тихо. На улице по-прежнему взрывались петарды, голоса за окном звучали то громче, то тише, проезжали машины, по мере свертывания праздника все чаще.
— Но соседка меня пугает, — сказала Линда. — Мне неуютно жить с ней рядом.
— Понимаю, — сказал я, — только мы мало что можем сделать.
— Это да.
— Гейр считает, что она проститутка.
— Конечно, это понятно. Работает в эскорт-фирме.
— Откуда ты знаешь? — удивился я.
— Это совершенно очевидно.
— Мне нет, — сказал я. — Мне бы такая мысль не пришла в голову даже через сто миллионов лет.
— Ты очень наивный, в этом дело, — сказала Линда.
— Возможно, — сказал я.
— Да-да, еще как.
Она улыбнулась, потянулась и поцеловала меня.
— Спокойной ночи, — сказала она.
— Спокойной ночи, — сказал я.
Мысль, что вообще-то нас в кровати трое, давалась мне с большим трудом. Но на самом деле так и было. Ребенок в животе у Линды уже полностью развился; единственное, что разделяло нас с ним, — полоска кожи и плоти в сантиметр толщиной. Родиться он мог в любой день, и Линда была полностью этому подчинена. Она не бралась ни за что новое, почти не выходила из дома, берегла свой покой, обихаживала себя и свое тело, подолгу лежала в ванне, смотрела в кровати фильмы, дремала и засыпала. Ее состояние походило на анабиоз, но тревога не отпускала ее полностью. Сейчас ее беспокоила моя роль в предстоящем процессе. На курсах подготовки к родам нам рассказывали, как важно роженице и акушерке быть на одной волне, а если вдруг этой тонкой связи между ними не возникает и начинаются трения, то важно сообщить об этом как можно раньше, чтобы успела подключиться другая, возможно более подходящая акушерка. Мужчина во время родов исполняет в основном роль посредника, рассказали нам далее, он лучше всех знает свою женщину, понимает, чего ей хочется в каждый момент, и, поскольку сама женщина занята своим делом, должен донести ее запросы до акушерки. Тут Линда начинала вглядываться в меня. Я говорю по-норвежски, сможет ли акушерка вообще понять мои слова? Я, что еще сложнее, человек неконфликтный и стараюсь никого не обидеть, смогу ли я отказаться от потенциально ужасной акушерки и потребовать новую, невзирая на все сопутствующие конфликту неприятные моменты?