К Астре, естественно, он больше не наведывался – это тут же выдало бы её местоположение, а там и до пыточного кресла Папы Гендо недалеко. Они переписывались в «дизгайзе». Она отказалась отвечать про «Ясенево-12», сказав, что в закрытой зоне «Ирина» гражданских не было – только база военной контрразведки, а раз жертв среди мирного населения нет, и разговаривать не о чем. И вообще – у неё полно своих дел, чтобы ещё тратить время на визиты Графена.
Что касается войны спецслужб, открытое противостояние закончилось, толком не начавшись. Верхушка военной контрразведки подала в отставку – по официальной версии, из-за неправильной эксплуатации аннигиляционного оружия, повлёкшей за собой гибель личного состава и уничтожение государственной собственности. По каким-то там нормам, бомбы из антиматерии вообще нельзя было хранить на территории мега-агломерации Москвы. Многих контрразведчиков рангом пониже провели через переаттестацию и уволили по причине неполного служебного соответствия. Со слов Папы Гендо, их заодно подвергли процедуре лучевой терапии мозга – сожгли имплант контроля несколькими пучками рентгеновских лучей, сведёнными в одну точку. Грубо, но эффективно. Выяснилось, что человеку, освобождённому из-под контроля, требуется интенсивная психологическая помощь. Бывших уже контрразведчиков развезли по армейским домам отдыха – для реабилитации. Некоторые покончили с жизнью. Единицы превратились в овощей. Остальных придётся долго лечить.
Ингеборга Корхонен отнеслась с пониманием, когда ситуацию лично доложил Гендовский, и даже разрешила навести порядок в дружественном ведомстве, но, как он потом обмолвился в разговоре с Александром:
– Думаешь, всё закончилось, Сашка? Хеленмар утёрся? Баронесса Харконнен решила не лезть на рожон и сдала нам свою карманную спецслужбу? А вот хрен! Всё только начинается. Они теперь будут из кожи вон лезть, чтобы отвоевать то преимущество, которого мы их лишили. Они нам это ещё припомнят.
Дни шли за днями, ничего особенного не происходило. Марфа радовалась, что Графен перестал тайно ездить к «лживой драконке». К охране в доме они привыкли. К машине сопровождения – тоже. Казалось бы, наконец-то жизнь налаживается. А потом Графену позвонила Астра, и Александр понял – Гендовский как в воду глядел.
Правда, сейчас беда пришла не с той стороны, с которой ждал Графен. Беда пришла к Астре…
Кандидат № 20:
Когда около лунной орбиты осмиевая шрапнель прошила корабль от носа до кормы, Илья спал. Жилой модуль превратился в дуршлаг. Шрапнель срезала шланги, которыми он был подключен к системе жизнеобеспечения, так что скафандр переключился на замкнутый цикл. Сонное больше не поступало, но бодрящего не последовало – это было нарушением процедуры выхода из полётного наркоза, и последствия не заставили ждать – тошнота, головная боль, делирий.
Почти час он приходил в себя, потом смог отстегнуться. В кабине был вакуум. Включив нашлемный фонарь, Илья отправился на поиски Ламии – дракона он нашёл в дальнем конце отсека. Туда её отбросило атакой. У Ламии не было правой руки выше локтя, левого глаза не было тоже – осколок прошёл голову насквозь. Дракон подняла левую руку и, сжав кулак, оттопырила большой палец. «Всё будет хорошо», – сказала её улыбка.
Он помог ей добраться до противоперегрузочного кресла – место пилота было единственным, не пострадавшим от шрапнели. Уцелевшим глазом Ламия осмотрела Илью – тот был целёхонек. Снова показав ему «отлично», она взялась за восстановление управления. В момент, когда их настигла шрапнель, они летели кормой вперёд – тормозили. Выстрел был со спины, вдогонку, так что основной удар принял на себя жилой отсек. Двигатель не пострадал. Ламия запустила его по резервным каналам управления и текстом – через планшет – дала Илье понять, что они потеряли час торможения, так что перегрузки будут ого-го, а в земную атмосферу они войдут жёстко, с включенным двигателем, с корпусом-решетом и разложенными посадочными ногами, чтобы хоть как-то затормозить, причём ноги наверняка оторвёт набегающим потоком… Илья кивнул и сменил дракона в кресле. Он точно не выживет без кресла, но вот выживет ли Ламия? Он не знал.
Вход в атмосферу был похож на спуск в ад. Неделю спустя Илья скажет, что, собственно, это и было спуском в ад, но тогда корабль так трясло в верхних слоях атмосферы, что чуть голову не оторвало. Ламия соорудила себя лежанку из мешков в задней части отсека. При ней был рюкзак с тем немногим, что уцелело из снаряжения.
Удар об землю был ужасающим. Это было так называемое «торможение двигателем», потому что двигатель смяло первым, потом инерция жадно скомкала двести метров сварных конструкций, соединявших двигатель с жилым отсеком, и вот уже в посадочный кратер врезалось яйцо жилого отсека, ослабленное шрапнелью. Оно смялось и разошлось по швам. Раскрылось исковерканным лотосом, явив пылающему миру пестик цветка – изогнутый обломок осевой балки, к которой было прикреплено кресло пилота.
Фигура в скафандре, распятая на ремнях безопасности, пошевелилась. Щёлкнули пряжки – кнопки в подлокотниках ещё работали. Илья, весивший в семь раз больше привычного, рухнул к основанию «цветка». Тяжесть была необоримая. Полная гравитация – он не был к ней готов. Там, на дне, провалившись под мешки, в изломанной позе лежала Ламия, всё ещё держась за рюкзак. Отобрав его, Илья надел его на себя, потом вытащил из кармана шнур и накинул на грудь дракона петлю. Он не сможет её нести, но тащить попробует. Оглядевшись, Илья заметил, что в стенке отсека прошла трещина, через которую можно протиснуться. Обливаясь потом, он подтащил Ламию к пролому и нечеловеческим напряжением сил вытолкнул в кратер. Затем вылез сам. Она лежала на раскалённых обломках, огнестойкий шнур успел оплавиться. Вытягивая Ламию за собой, Илья начал восхождение из кратера. Полчаса спустя он был метрах в ста от места падения, но продолжал двигаться, стараясь убраться подальше. Через пять минут Илью сбило с ног ударной волной – с неба в посадочный кратер ударил луч лазера, испарив всё в радиусе пятидесяти метров.
Когда он очнулся, была ночь. Шнур был всё ещё в его руках. По нему он нашёл тело Ламии. Поставив фонарь на минимум света, покопался в рюкзаке. Там был медицинский пеногель. Им он запенил ей обрубок правой руки и левую глазницу, а также дырку на затылке. У неё были и мелкие раны – их он запенил через дырки в броне, всовывая в них гибкий носик баллона. Потом стал вводить стимуляторы. Через несколько минут дракон задышала. Он промыл ей правый глаз антисептиком – тот не пострадал, просто забился грязью. Сияли бриллианты на золотой радужке. Рептильный зрачок сфокусировался на Илье.
– Снимай скафандр, дурак, – прошептала Ламия. Мальчик повалился на неё и заплакал. Слёзы скапливались изнутри забрала, слизь в носоглотке мешала дышать.
– Ишь, навалился. Задушишь, – простонала дракон.
– Хоть забрало открой, – сказала она чуть погодя.
Мальчик включил громкую связь и сквозь всхлипы проговорил:
– Мне и так нормально!
– Ты там плачешь? – спросила дракон с тревогой. – Ты ранен?