Я помотала головой.
— Нет.
— Пожалуйста, — настаивала сестра. — Я понимаю, как ты вчера удивилась насчет меня и Адама.
— Нет, — с нажимом повторила я. — Я не желаю говорить об Адаме.
— Но…
— Хочешь поговорить? — оборвала я. — Отлично. Давай поговорим о папе. Поговорим о том, кто его убил.
Лани изумленно приоткрыла рот.
— Серьезно? Ты слушала подкаст? Там одно вранье, Джози. Ты знаешь. — Она помолчала, не сводя с меня глаз. — Ты ведь знаешь, да?
Знала ли я? Точно знала, причем как никто другой, на какие невероятные ухищрения способна Лани. И все же… Мне было трудно поверить в то, что она намеренно солгала и отправила за решетку невиновного.
— Поверить не могу… — прошипела сестра. — Ты считаешь, что я соврала.
— Не соврала, — торопливо поправила я. — Но… может, обозналась?
— Нет! — Она схватила стул и с силой впечатала его в пол. Мое тело напряглось, сработала мышечная память, я приготовилась уклоняться от предметов, которые Лани начнет швырять. — Как ты можешь сомневаться? Ты же моя сестра!
— Ты слушала подкаст? Там высказываются разумные обвинения против Мелани Кейв. Муж бросил ее в тот самый день, Лани. И голосовое сообщение…
— Мне плевать! Плевать, даже если Мелани Кейв настрочила признание и подписала его кровью. Я видела, как это сделала Уоррен. — Лани вновь ударила стулом об пол. — Видела!
— Ты уверена? Было темно. Вдруг… Возможно, ты видела Мелани, убегающую в дом Кейвов, и приняла ее за Уоррена?
— Предположим, это правда. — Глаза Лани горели от едва сдерживаемого бешенства. — Предположим, Мелани убила отца, а я приняла ее за Уоррена. Разве могу я теперь в этом признаться?
Сердце подскочило к горлу, я чуть не задохнулась.
— Что ты хочешь сказать?
— Что ты страдаешь ерундой.
— Правда, Лани… — начала я.
— Мы знаем правду! — неожиданно взвизгнула сестра и швырнула в меня форму для запекания. Я отскочила, лазанья разлетелась по полу. Вены на шее у Лани вздулись, она заорала: — Я видела Уоррена Кейва!
Мы замерли, уставились друг на друга — глаза огромные, дыхание частое и тяжелое.
— Что тут такое? — С задней лестницы в кухню влетела Эллен. Окинула взглядом меня, сестру, лазанью на полу. — Ох.
Лани круто развернулась к выходу.
— А ну, постой, — велела Эллен и ткнула в лазанью. — Убери.
— Отвали, Эллен, — огрызнулась Лани и исчезла за дверью.
— Что случилось? — спросила у меня кузина.
Я покачала головой.
Эллен кивнула и заявила с обычной беззаботной улыбкой:
— Ладно. Не хочешь говорить, придется тебе со мной поесть. Давай пообедаем.
* * *
Когда Эллен включила заднюю передачу и потихоньку тронулась, от обочины отъехал серебристый лексус, припаркованный напротив тетиного дома. За водительским окном мелькнули светло-пепельные волосы и худое лицо, скрытое огромными солнцезащитными очками.
— Погоди! — сказала я настолько неожиданно, что Эллен ударила по педали тормоза. — Это Мелани Кейв?
— Где? — оглянулась Эллен.
Я ткнула вслед лексусу, уже сворачивающему за угол. Желудок скрутило, вытянутая рука затряслась. Зачем Мелани Кейв следит за нашим домом?
— Новый план, — дрожащим голосом предложила я. — Пропускаем обед и переходим к выпивке.
— Вот теперь мы говорим на одном языке. — Эллен с улыбкой вывела машину на улицу.
* * *
Кузина привезла меня в «Последний звонок», самое уважаемое питейное заведение Элм-Парка. Я жила в Нью-Йорке, где пространство ценится на вес золота, а клиенты баров готовы платить больше двадцати долларов за так называемые «неповторимые коктейли собственного приготовления», — поэтому в «Последнем звонке» меня поразили как просторность (здесь имелись большая барная стойка, кабинки вдоль стен и не меньше пятнадцати столиков, не говоря уж об одном музыкальном автомате и двух игровых), так и низкая стоимость напитков (коктейль из виски с диетической колой обошелся мне в жалкие два доллара, а белое вино Эллен — чуть больше трех).
— Ну, — начала кузина, пригубив вина, — расскажешь, что произошло?
Я поморщилась. Признаться в том, что я поставила под сомнение честность Лани, почему-то казалось предательством. Хоть сестра ничем не заслужила моей преданности, я все равно не могла обсуждать это с Эллен.
— Давай поговорим о чем-нибудь другом?
— Давай, — кивнула она. — Представляешь, Тина…
— Она носит мамины сережки, — неожиданно выпалила я; все же не удержалась. — Носит, будто свои. Будто имеет на них право.
Лицо Эллен смягчилось.
— У мамы есть и другие украшения тети Эрин. Она найдет для тебя что-нибудь памятное.
— Не в том дело. У Лани не должно быть маминых сережек — особенно маминых. Ты помнишь, когда она проколола уши?
Эллен покачала головой.
— Нам было десять лет. Тебе прокололи уши в честь дня рождения, и мы страшно завидовали. Просили-умоляли, но мама не уступала. До тринадцати лет никаких сережек, и точка. Я в знак протеста заперлась в ванной. Пока родители откручивали дверную ручку, чтобы меня выудить, Лани стащила из маминого кошелька деньги, доехала на велосипеде до торгового центра и убедила первого встречного сыграть ее опекуна. Вернулась страшно довольная, с фионитовыми гвоздиками в ушах. Мама очень разозлилась. Прямо-таки вышла из себя. Хотела силой вытащить сережки, папа ее еле отговорил. Родители разрешили проколоть уши и мне, раз уж такое дело, но я не стала. — Я пощупала мочку уха, которую проколола лишь в колледже. — Я хотела быть хорошей.
— Ты хорошая. И всегда была хорошей.
— Что толку? Мама бросила нас обеих. — Я сделала большой глоток коктейля и попыталась отогнать непрошеное воспоминание: мама в венке из одуванчиков преподает нам урок биологии вперемешку с основами садоводства. — Я всегда думала, что она вернется. Знаю, глупо, и все же я так думала. Верила — однажды мама отыщет желаемое и потом… приедет домой. А она умерла… Хуже того — решила умереть. Опять решила бросить нас. Откуда такой эгоизм?
— Ох, дорогая…
— Я жутко злюсь, Эллен. — Слезы жгли мне глаза. — Жутко на нее злюсь.
— Тогда уж злись на Поппи Парнелл. Твоя мама наложила на себя руки после того, как подкаст стал популярным. Вряд ли это просто совпадение.
— На Поппи Парнелл я тоже злюсь. За маму. И за подкаст этот, из-за которого я совсем запуталась.
Кузина пристально посмотрела на меня.
— Что значит «запуталась»?
Я покачала головой, не желая развивать мысль.