Как я стал собой. Воспоминания - читать онлайн книгу. Автор: Ирвин Д. Ялом cтр.№ 74

Я знал, что́ должен сделать, и решился:

– Позвольте мне сказать кое-что, что вам, возможно, будет важно услышать… – Я замешкался: откровенность давалась нелегко, я был очень не уверен в себе. – Вы очень похожи на жену одного из моих близких друзей, – продолжил я. – И во время нашего последнего сеанса возникла пара моментов, когда на миг-другой у меня появлялась странная мысль, что это она сидит в вашем кресле, а не вы. Хотя теперь я в дружеских отношениях с этой женщиной, поначалу я с ней не ладил. Она казалась мне резкой и отталкивающей, общаться с ней было неприятно. Я рассказываю вам об этом, потому что… Я знаю, это прозвучит странно, и мне от этого весьма неловко… Потому что, возможно, я бессознательно транслировал вам те чувства, которые относились к ней. И мне кажется, вы могли их улавливать.

Мы некоторое время помолчали, а потом я добавил:

– Но, Джойс, я хочу внести ясность: это не то, что я чувствую к вам. Я полностью на вашей стороне. К вам я ощущаю только сострадание и очень хочу вам помочь.

Джойс выглядела потрясенной. По ее щекам потекли слезы.

– Спасибо вам за этот подарок. Я повидала немало мозгоправов, но это первый случай, когда кто-то из вас сказал мне что-то личное. Я сегодня не хочу уходить из вашего кабинета – я готова проговорить с вами еще полдня. Мне хорошо!

Пациентка приняла мою открытость именно так, как я ее предложил, и с этого момента в нашей работе все переменилось. Мы хорошо и усердно трудились, и я с нетерпением ждал каждой новой встречи. Как назвать эту мою интервенцию? Думаю, это был акт сострадания, акт любви. Иных слов я подобрать не могу.

В своем знакомстве с философскими текстами я больше всего сосредоточивал внимание на Lebensphilosophie, школе мыслителей, которые занимались вопросами смысла жизни и ценностей. В их число входят многие древнегреческие философы, Кьеркегор, Сартр и, разумеется, Ницше. Лишь позднее я открыл для себя Артура Шопенгауэра, чьи идеи о неосознаваемом влиянии сексуального влечения предвосхитили теорию Фрейда. На мой взгляд, Шопенгауэр подготовил почву для рождения психотерапии. Как говорит Филипп, персонаж моего романа «Шопенгауэр как лекарство», «без Шопенгауэра не могло быть никакого Фрейда».

Шопенгауэр был раздражающе колким, бесстрашным и чрезвычайно одиноким человеком. Он был Дон-Кихотом XIX века, нападавшим на все авторитеты, включая религию. Кроме того, Шопенгауэр был глубоко страдающим человеком, и именно его несчастье, пессимизм и неотступная мизантропия в значительной мере порождали энергию, двигавшую его работу.

Задумайтесь о его взгляде на человеческие отношения, изложенном в хорошо известной притче о дикобразах: холод побуждает дикобразов прижиматься друг к другу в поисках тепла, но при сближении они колют друг друга своими иглами. В итоге они выясняют, что им лучше держаться на некотором расстоянии друг от друга. Так и человеку (вроде Шопенгауэра), полному внутреннего жара, рекомендуется держаться подальше от других.

Глубинный пессимизм Шопенгауэра буквально свалил меня с ног при первом знакомстве. Я мог только гадать, как ему удавалось продолжать мыслить и работать, испытывая такое отчаяние. Со временем я пришел к осознанию: он полагал, что понимание способно облегчить бремя даже самого несчастного человека. Пусть мы эфемерные создания, но мы получаем удовольствие от понимания, даже когда это знание обнажает наши самые низкие побуждения и заставляет посмотреть в лицо быстротечности жизни.

В работе «К учению о ничтожности существования» Шопенгауэр писал:

Человек никогда не бывает счастлив, но проводит всю свою жизнь в погоне за тем, что, по его мнению, сделает его счастливым; он редко достигает своей цели, а когда и достигает, то лишь разочаровывается; под конец он в основном терпит крушение и приходит в гавань без мачты и снастей. А потом уж все одно, был он счастлив или несчастен, ибо жизнь его – не что иное как нынешнее мгновение, вечно исчезающее; и теперь оно кончилось.

Вдобавок к сильнейшему пессимизму Шопенгауэра мучило мощное сексуальное влечение, и его неспособность сближаться с другими людьми несексуальными способами способствовала постоянному дурному настроению. Только в детстве, до развития сексуальности, и в конце жизни, когда его аппетиты умерились, он действительно ощущал счастье. Например, в своем главном труде «Мир как воля и представление» он писал:

Именно потому что роковая активность половой системы все еще дремлет, а мозг уже работает в полную силу, детство – это высший период невинности и счастья, Эдем, потерянный рай, на который мы с тоской оглядываемся всю свою жизнь.

Но у самого Шопенгауэра нет никакого подтверждения этому: его пессимизм был безжалостен:

Под конец своей жизни ни один человек, если он искренен и не утратил остатков разума, не пожелает пройти через нее снова. Вместо этого он с гораздо большей охотой предпочел бы избрать полное несуществование.

Чем больше я узнавал об Артуре Шопенгауэре, тем более трагичной находил его жизнь: как печально, что один из величайших гениев испытывал такие неослабевающие муки! На мой взгляд, он отчаянно нуждался в психотерапии.

Его отношения с родителями напоминали мрачную драму Эдипа. Вначале он приводил в ярость отца отказом вступить в семейный торговый бизнес. Он обожал мать, популярную романистку, и когда его отец совершил самоубийство, шестнадцатилетний Артур был столь настойчив в своих попытках безраздельно владеть и управлять ею, что она в итоге порвала с ним всяческие отношения и отказывалась встречаться с ним в следующие пятнадцать лет своей жизни. Он настолько страшился быть похороненным заживо, что в своем завещании приказал не предавать его погребению в течение нескольких дней, пока запах разложения тела не распространится по ближайшим окрестностям.

Размышляя о его безрадостной жизни, я гадал, могла ли помочь Шопенгауэру терапия. Если бы он консультировался со мной, смог бы я найти способ принести ему утешение? Я начал воображать сцены нашей работы, и постепенно стали вырисовываться очертания романа о Шопенгауэре.

Шопенгауэр на приеме у психотерапевта – только представьте себе! Какая приятно вызывающая мысль! Но кто мог бы стать его терапевтом в этой истории? Шопенгауэр родился в 1788 году, более чем за сто лет до первых зачатков психотерапии. Неделями я обдумывал образ какого-нибудь сострадательного, начитанного, философски подкованного бывшего иезуита. Он мог бы организовать для страждущих медитационный ретрит, куда приехал бы Шопенгауэр. Эта идея обладала некоторыми достоинствами. В период жизни Шопенгауэра сотни иезуитов остались не у дел: папа римский распустил иезуитский орден в 1773 году, и воссоздан он было только сорок один год спустя. Но этот сюжет никак не срастался, и я его забросил.

Вместо этого я решил создать этакий клон Шопенгауэра, современного философа, одаренного шопенгауэровским интеллектом, интересами и личностными характеристиками (включая мизантропию, сексуальную компульсивность и пессимизм). И так был зачат персонаж по имени Филипп.