– Ты прекрасно натренировала своих подчиненных. Позволь им сделать, что нужно. Ты почти, но все-таки не абсолютно необходима, так что расслабься и делай, что я тебе говорю.
Эви кинула на нее короткий взгляд и сделала, что ей было велено, почувствовав, как воздух покидает ее тело, что в последнее время происходило довольно часто. Она была как воздушный шарик, который прокололи, когда пришла телеграмма. Это было небольшое повреждение – она почти что могла его увидеть, – и с каждым днем воздуха оставалось все меньше, и она никак не могла вдохнуть в себя новый. А иногда было иначе – он просто выходил из нее полностью, и она становилась вялой, пустой и слабой, как было на прошлой неделе, когда она еле стояла на ногах, трясясь, как желе, чертова дуреха.
Теперь, сидя на этом стуле, в этой комнате, которую она любила так же, как и женщину напротив нее, она боролась за каждый вздох, ловила воздух, задерживала его в себе, но все ее тело было словно свинец, и она снова теряла его, искала и находила совсем немного. Она с тяжестью вобрала его в легкие. На одну секунду она видела только темноту.
Черное платье Милли.
Каждый день жена Джека приходила в этом черном платье. Но Потти сказал: «Предположительно погиб». Эви сказала ей это. «Повзрослей, Эви», – сказала ей Милли.
Именно по ночам у Эви было время для того, чтобы думать: лежа в постели, она размышляла, где они или как они погибли, видела долгие годы впереди, в которых никого из них не будет, или будут. Может быть, изувеченные, может, нет. Они были ее прекрасными парнями, Саймон, Джек, Об. Возможно, она никогда больше не увидит рыжие волосы Сая, не почувствует мягкость его губ, может быть, он сейчас где-то там, далеко, лежит в грязи, медленно превращаясь в скелет, может быть, больше не будет сгоревшего лука Оба, она почти могла чувствовать этот запах, видеть дым, или скрежета ножа Джека.
Да, она устала, но она не могла спать, и каждый день, каждую ночь приходили еще конвои, со дня на день начнут работать электрики, и на кухне придется организовывать спиртовки, а сегодня наверх нужно отнести счета, чтобы успокоить Нэрнса. И что вообще на уме у Ублюдка Брамптона? Странная это была штука – мир, охваченный войной. Он казался нереальным, но не был. Он существовал и был как колесо, которое делало оборот за оборотом, выкорчевывая куски, оставляя отвратительный след всюду, где оно появлялось, на всем, по чему прокатывалось.
Миссис Мур обмахнулась бумагами Нэрнса, а потом бросила их на стол.
– Я знаю, что обычно говорю, что работа способна разрешить любую острую ситуацию, но в разумных пределах. Тело не может двигаться не переставая, даже если принадлежит дочери шахтера. Тебе нужно принять, что необходимо останавливаться, чтобы стать сильнее. Ты понимаешь меня, Эви Форбс?
Эви смотрела, как губы миссис Мур произносят эти слова, и медленно кивала.
– Да, конечно, я понимаю. То же самое говорю себе я, так что вы правы. – Она заставила себя улыбнуться, и миссис Мур улыбнулась в ответ, но чего миссис Мур не понимала, так это того, что она просто не могла быть слабой, потому что от ее силы зависели все остальные. – Я верю и надеюсь, миссис Мур, правда. Почти всегда. Просто иногда это покидает меня, как воздух. – Миссис Мур выглядела озадаченной, но Эви продолжала: – Я не скажу вам, сколько я смогу продолжать надеяться, потому что я не знаю, но я не прекращу еще очень долго. Мы должны им, нашим ребятам.
Она выпрямилась, почувствовав, как легкие снова наполняются воздухом и как темнота отступает, и найдя слова, которые миссис Мур хотела услышать:
– Я не чувствую, что они погибли, здесь, внутри себя – нет.
Миссис Мур просто кивнула.
– Если придет время и для тебя принять темноту, то ты справишься, так же как все остальные несчастные. А пока есть много молодых ребят, которые просто захотят бульона после прибытия сюда, или заливного из телячьих ножек, или яичного пирога, но ты не будешь на смене сегодня. Ты будешь спать. Или если не спать, то отдыхать. Завтра ты сможешь сделать обход своих бедных новых мальчиков и узнать, что у них самое любимое, и тогда мы им это приготовим. Сейчас – на плитах, а потом на спиртовках.
Она сложила руки на груди.
– А теперь отдыхай. Если сможешь поспать, то замечательно, но если нет – просто откинься на спину и закрой глаза. Все, что я от тебя хочу, когда ты проснешься, – отдать эти счета доктору Нэрнсу и немного прогуляться на свежем воздухе. Твоя мать и я обсудили это, и она придерживается того же мнения, так что будь так добра и просто сделай это. – Миссис Мур тяжело поднялась из кресла, а потом остановила взгляд на своем столике. – О, а лучше почитай это письмо, которое Нэрнс отправил для тебя сюда, вниз, хотя там, скорее всего, какая-нибудь ерунда о том, что требуется еще более тщательная инвентаризация, чем мы с тобой сумели сделать вдвоем. Я так поняла, что этот жуткий человек член того же клуба, что и Брамптон, и прибыл сюда по приказу Брамптона. Но зачем, интересно мне знать? – Она остановилась. – Болтовня старой бабы. Забудь о моих словах.
Эви почувствовала грубую обивку, когда крепко сжала руками ручки стула. Нэрнс знал Брамптона? Она глубоко вдохнула, глядя на письмо, которое миссис Мур положила на бумаги для Нэрнса. Миссис Мур сказала:
– Не сейчас, Эви. Лучше посмотри, у меня новая фотография.
Она указала рукой на рамки над камином. Эви увидела уже знакомую фотографию Грейс, первой нанимательницы миссис Мур, на стене. А рядом с ней висела другая, которую она раньше не видела. Это была она сама вместе с миссис Мур, во время Рождества, рядом с елкой. А за ними стояли Джек, Оберон и Сай, в гражданской одежде, и улыбались. Она откинулась в своем стуле, смотря на них, пока не заснула, и все это время слезы струились по ее лицу, впитываясь в воротник и форму.
Когда она проснулась, миссис Мур уже не было. Бумаги Нэрна все еще лежали на столе. На конверте было написано ее имя, черными чернилами, косым почерком. Она потянулась к нему, поддела пальцем клапан и открыла конверт. Она прочла, потом прочла еще раз. В этот момент она чувствовала, как в нее ворвался воздух, раздувая ее воздушный шарик до предела. Кем он себя возомнил? Как он смел?
Она смяла письмо в руке, вышла из комнаты и сразу же вернулась назад за бумагами. Она не смотрела по сторонам, пока шла по коридору, слова из письма так и плясали перед ее глазами. Она поднялась по лестнице, прошла через дверь для прислуги в главный зал, практически летя по воздуху, который растягивал и истончал шарик. Младший капрал Самюелс, дежурный этой смены, встал из-за стола. Прибывала «Скорая помощь», все были заняты. Дежурные, медсестры, добровольцы, Матрона бегали по залу, из палаты в палату, вниз по ступенькам, к каретам «Скорой помощи», потом опять вверх, сопровождая носилки. У Стива Самюелса один карандаш был за ухом и еще один в руках. Знал ли он, что у него их два? Имело ли это значение?
– Все в порядке, Эви?
Она увидела свое отражение в его начищенных сапогах, и даже его онучи казались напряженными.