– А помнишь, в «Арагви»? А в «Национале»?
– А лягушачьи лапки в Париже, в «Синем экспрессе»? А рыбная похлебка в портовой таверне в Марселе?
– Неслабую жизнь девушки прожили, – шепнула Оля подруге. – Кто вообще все это тогда видел?
Аля слушала вполуха, то и дело поглядывала на входную дверь. Временами она подходила к окну, вглядываясь в густую и влажную темноту сада, но никто не приехал.
Спали они с Олей в одной кровати, благо она была широкой, двуспальной. Конечно, почти до рассвета болтали. Ни о чем, о всякой девчачьей ерунде, вспоминали, хихикали, фантазировали. И наконец выдохлись, уснули.
Дни потекли веселее. Общительная Оля тут же завела круг знакомых – в компанию местной молодежи их приняли почти сразу. Аля восхищалась Олиной находчивостью, смелостью, даже нахальностью. Та умела преподносить себя так, будто она королева. «Хоть бы мне грамм Олиной смелости и нахальства», – думала Аля. Ее, например, восхитило то, как Оля представила себя и Алю:
– Алька – внучка писателя Добрынина, думаю, известного всем. А мои предки – солисты «Березки». Наверняка по телику видели их не раз.
По лицам Аля поняла, что про ее когда-то известного деда здесь никто и не слыхивал, равно как никто не знал поименно солистов ансамбля «Березка». Но все с уважением закивали – звучало все это внушительно и солидно, и здесь это явно ценили.
Оля небрежно рассказывала про их известную «центровую» спецшколу, про их крутой дом в Минаевском переулке, где «простые люди не живут».
В компании, состоявшей из местной молодежи, старших школьников и студентов, все знали друг друга с детства, вместе росли и, кажется, давно друг от друга немного устали. Новые люди были определенно к месту. Впрочем, на тихую Алю внимания не обращали – как всегда, она была придатком, прицепом яркой и бойкой подруги.
Собирались на большой поляне на перекрестке двух центральных улиц. Поляну называли Костер. Встречались «вечером у Костра». Подтягивались к пяти-шести часам, усаживались в кружок на специально поваленные бревна, курили, вяло перекидывались новостями, травили анекдоты и посмеивались над домработницами, которые были почти в каждом доме. Звучали и знакомые всем фамилии актеров, художников, писателей. До Али дошло, что все эти подростки – дети, внуки и правнуки знаменитых людей.
Одета дачная публика была хорошо – почти все в американских джинсах, модных ярких батниках, разноцветных майках с картинками или надписями.
Девицы были модно подстрижены и накрашены, цедили сквозь зубы, покуривали американские сигареты, щеголяли названиями каких-то незнакомых фирм, перекидывались модными культовыми словечками. Были среди них и красавицы. Например, Марьяна Светлова, дочка известной актрисы – красивая, прекрасно сложенная и модно одетая девушка, глядевшая на всех с нескрываемым презрением. Адель, восточная красавица, дочь известного журналиста. Смешливая Белка, милая, доброжелательная хохотушка, кудрявая и симпатичная, внучка академика.
Оля участвовала в разговорах, принимала участие в спорах и дискуссиях. Аля же по обыкновению молчала. Да на нее и не обращали внимания – есть и есть, никому не мешает.
Среди парней тоже были вполне симпатичные особи, как называла их Оля.
Денис, студент МГУ, будущий журналист. Митя Ковров, десятиклассник, которому пророчили карьеру пианиста – шептались, что Митя необыкновенно талантлив и ему точно светит большое будущее.
Ребята были разные, симпатичные и не очень, общительные и неразговорчивые, шутники и зануды, вполне простые и страшные выпендрежники.
Ближе к вечеру, часам к девяти, компания пополнялась, приносили белое и красное вино, какой-нибудь малоизвестный, вынесенный из дома ром или бренди, редко коньяк или виски, но никогда водку – ее презирали, считая пролетарским напитком.
Обычно никто не напивался: дегустировали, пили умеренно, как говорили, для кайфа.
Аля осторожно пригубливала алкоголь, морщилась и оставшийся вечер пила по чуть-чуть, но в стакане все равно оставалась добрая половина.
Однажды появился Максим. Приветствовали его бурно и с явным удовольствием. Небрежно чмокнув девчонок в щеки и пожав руки парням, он уселся у костра и молча выпил протянутый стакан.
Аля замерла, сидела почти не дыша, боясь шелохнуться. Оля внимательно, не стесняясь, разглядывала его, потом наклонилась к Але и шумно выдохнула ей в щеку:
– Забудь. Ты что, не видишь, кто он и кто ты?
Аля молчала.
– Он не для тебя, – продолжала Оля, крепко и больно сжав ее руку, – и ты не для него! Вы несовместимы. Ты меня слышишь?
Резко встав, быстрым шагом Аля пошла к дому. Оля бросилась за ней. Вслед им засвистели. Оля догнала Алю и, схватив ее за плечо, резко развернула к себе. На их возбужденные, расстроенные и бледные лица косо падал свет фонаря.
– Ты что, обиделась? – удивилась Оля. – На правду обиделась? Ну и дура, – припечатала она. – Кто тебе скажет, если не я? Никто! Потому что всем наплевать! Он же герой, плейбой, красавчик! Ты что, не видишь? И у него всегда будут самые красивые и модные девки! А ты? Ты скромница, отличница! Ну и вообще, – Оля слегка стушевалась, – обыкновенная. Таких миллионы. И ты это знаешь. И я честно не понимаю, на что ты обиделась!
– Я не обиделась, – спокойно ответила Аля. – И еще, я не отличница. У меня две четверки. То, что я обыкновенная, я знаю. Только это ничего не меняет. И запомни: я выйду за него замуж. Слышишь, выйду! Можем поспорить. И вообще, это мое дело. И еще – я очень жалею, что поделилась с тобой.
Оля смотрела на нее как смотрят на душевнобольных.
– Нет, Аля, мы спорить не будем. Дело твое, только запомни: от таких надо держаться подальше.
Быстрым шагом Аля направилась к дому. Оля осталась у фонаря, достала из кармана сигарету и спички, неумело закурила. Курить ее научила смешливая Белка.
Оля закашлялась, сглотнула тягучую слюну и посмотрела вслед подруге. Кажется, бывшей подруге. Алька обиделась, дурочка. Глупо обижаться на правду. Да, жаль. Так не хотелось отправляться обратно в пустую и душную Москву! Зря она, зря. И чего, дура, влезла?
Но девочки помирились. Вечером, когда улеглись, Оля приобняла Алю и ткнулась носом ей в ухо:
– Эй! – шепнула она. – Не сердись! Ну я же как лучше хотела. Чтобы тебе потом не было больно. Ну что, проехали?
Аля хихикнула и отодвинулась.
– Щекотно, отстань! И больше никаких выяснений, спать умираю. Ладно, проехали. Что с тобой делать?
«Все-таки хорошая она, – засыпая, думала Оля, – не злая. Только странноватая и дурная, но верная и добрая».
Утром, когда Аля на кухне жарила гренки, туда заглянул Максим. Оглядев Алю с головы до ног, широко и смачно зевнул и спросил:
– Слушай, а как тебя? Ну в смысле зовут?
– Аля.