Утром, когда мы сидели друг против друга над чашками какао, она посоветовалась со мной или, вернее, произнесла четырехчасовой монолог. Поскольку у меня не было на этот счет личного мнения, я попытался уточнить, чего желает Мама, и вынудил ее подробно изложить свои соображения:
– Взять на себя бакалею? Да ни за что на свете! Ведь тогда я не буду успевать обслуживать своих клиентов, разговаривать с ними. Торговля – она подходит молчунам, таким как господин Чомбе; а я люблю общаться с людьми. И потом, держать магазин открытым семь дней в неделю, триста шестьдесят пять дней в году – да это же не жизнь, а каторга! Другой вариант: превратить кафе в ресторан… Ну нет, лучше сдохнуть! Слишком много работы, слишком большой напряг, сплошной стресс. Либо мне придется самой париться у плиты, либо я найму повара и зарежу его, когда он мне все яйца проест.
– Мам, у тебя нет яиц, – напоминаю, если ты забыла.
– Не раздражай меня! Ты хочешь, чтоб я тебе их показала?
– Но все-таки что ты ответишь господину Чомбе?
– Отвечу, что согласна.
– Как?..
– А так: я нашла третье решение! Там, внизу, у нас тесновато, я всегда мечтала расширить помещение. Так вот: я его продаю, покупаю на эти деньги, плюс заем в банке, бакалею и переношу туда «На работе»! Там будет намного просторней, милый Феликс, а мы сохраним и нашу клиентуру, и наш адрес. Что скажешь?
– Гениально!
Я и правда был в восторге: Мамин план гарантировал то, что для меня было важней всего, а именно стабильность, почти никаких перемен. Следующие три часа Мама продолжала обосновывать свой фантастический проект. В этом отношении обитательница Бельвиля оставалась истинной сенегалкой. Тот, кто думает, что разговор заканчивается, когда главное уже сформулировано, ничего не знает об африканских разговорных традициях… Голая идея – ничто, ее нужно облечь плотью, нарядить в одежды, расцветить яркими красками, иначе она рассыплется в прах; и этого достигают, варьируя интонации, ритмы, слова, выражения, рассматривая ее со всех сторон – справа и слева, сверху и снизу, озвучивая пением и скандированием, шепотом и криком, пока наконец она не приобретет знакомое и привычное материальное обличье.
Когда Мама прервалась, чтобы приготовить обед, ее план нашего будущего выглядел уже таким реальным, что я бы не удивился, спустившись по лестнице, если бы попал в новое кафе «На работе».
На следующий день Мама, приверженная духу семейственности, посвятила в свой проект завсегдатаев кафе, умолчав о болезни господин Чомбе.
– Браво! – вскричала мадам Симона.
– Ррро! – восхищенно подхватила мадемуазель Тран.
– Вот это я понимаю – смелость! – объявил господин Софронидес. – Какое мужество надо иметь, чтобы предпринимать такое в стране, где душат любую инициативу!
– Признаться, дело-то каверзное, – ответила Мама, стыдливо потупившись.
Робер Ларусс закивал и с улыбкой процитировал:
– «Каверзный – заключающий в себе каверзу, с трудом разрешимый, запутанный. Каверзное дело. Каверзный случай. Каверзная просьба…»
– Все он врет, ваш словарь! – отрезала мадам Симона. – Напротив, тут дело яснее ясного: продать, купить и расширить. А если вдобавок разнообразить меню, то эти меры быстро помогут разделаться с кредитом.
В нашей повседневной жизни этот проект сыграл роль закваски в тесте: он, точно опара, поднимался, рос и разбухал, и мы с Мамой уже воображали себя королями улицы Рампонно, а то и властелинами всего Бельвиля. Не проходило дня, чтобы мы не добавили к нашему плану какую-нибудь деталь – посуду, бокалы, окраску стен, обивку стульев, фотографии, рекламные плакаты – словом, все, что еще сильнее обостряло наше нетерпение. Мама дала согласие господину Чомбе и вывесила на нашей витрине объявление: «Продается».
Предложения не заставили себя ждать: покупатели объявились в первую же неделю.
– Ну вот мы и богаты, мой Феликс, – еще богаче, чем я думала!
Этот наплыв желающих буквально опьянял Маму – она радовалась так, будто кто-то собирался дать восьмикратную цену за ее имущество.
Она выбрала среди претендентов одного – сапожника Арама Вартаняна, человека весьма уважаемого в квартале, сочтя его достойным соседствовать с ней.
– Бедняга, ему приходилось гнуть спину в такой тесной мастерской – не больше обувной коробки!
Тут-то и начались наши несчастья. Как-то днем, в среду, в нашем кафе объявился субъект лет сорока, в темном костюме, чопорный и мрачный, как птичье чучело.
– Мадам Фату Н’Дьяйе?
Мама перестала протирать бокалы и придвинула ему стул.
– Поль Вермуле, нотариус. Я представляю интересы господина Арама Вартаняна.
– Добро пожаловать! Вы принесли обязательство запродажи?
[6]
Тот откашлялся.
– У нас возникла проблема, мадам Дьяйе. Я обратился в нотариальную палату и выяснил, что вы не можете продать данное помещение.
Мама расхохоталась:
– И кто же мне помешает?
– Закон. Согласно документам, когда вы покупали данное помещение, у его владельца была налоговая задолженность.
– Ну и что?
– Мы изучили ипотечные документы и выяснили, что продавец был обязан выплатить налоговым органам образовавшийся долг, – иными словами, сумма, полученная им при продаже помещения, должна была отойти государству.
– Ну, и?..
– К настоящему моменту государство так и не получило означенную сумму, а нотариус, оформлявший сделку, составил акт о продаже, не упомянув об этом факте.
– А я-то тут при чем?
– Если вы выставите эту собственность на продажу, вам придется возместить государству всю сумму долга.
– Здрасте вам! Это же не я должна ее вашему государству, а предыдущий владелец!
– Разумеется.
– Вот пускай и возвращает свой долг.
– Увы, он бесследно испарился. А государство с полным основанием считает, что эта сумма должна быть возвращена, поскольку она предназначалась ему еще в то время.
– Ну вот, оно и должно было взыскать с него эти денежки!
– Совершенно верно! Но оно этого не сделало.
– А нотариус был обязан занести это в договор о продаже.
– Вы абсолютно правы, в этом деле были допущены две прискорбные ошибки – государства и нотариуса.
– Так, стало быть, пусть они и отвечают.
– Да, этот аргумент можно привести на процессе.
Мама вздрогнула:
– На каком еще процессе? Кто это собирается затевать процесс?