Рассказывая сказки - читать онлайн книгу. Автор: Энн Кливз cтр.№ 8

Теперь, задумавшись над этим, она решила, что он прав. Эбигейл умерла всего через шесть месяцев после того, как семья Уинтеров переехала в Элвет. В то время Спрингхед был еще более негостеприимным, чем сейчас. Пожилая пара, жившая здесь до них, пользовалась всего двумя комнатами, остальные были забиты каким-то хламом. Было две аварии с водопроводом, постыдные запахи, перебои с электричеством. Сюда не хотелось приводить нового друга. Все ночевки, вечера со смехом, фильмами, шоколадными тортами и втайне распитыми бутылками вина происходили в доме Мэнтелов. Мэри видела Эбигейл пару раз, на школьных мероприятиях и мельком у порога, когда подвозила Эмму к Старой часовне. Роберт хотел произвести хорошее впечатление на своей первой работе инспектора по надзору, подолгу задерживался на работе и редко бывал дома.

– Это правда, что дело снова откроют?

– Думаю, да. Если Джини была невиновна, то Эбигейл Мэнтел убил кто-то другой.

Какое-то время они сидели и смотрели друг на друга. Эмма подумала, что это день необычных разговоров. Ее отец никогда не говорил с ней так легко и так откровенно. На улице уже совсем стемнело. Ветер задувал через щели в окне и колыхал тяжелую занавеску. Со второго этажа доносился смех ребенка.

– А ты считал, что она невиновна?

– Не мне было судить. Я инспектор при суде. Я должен принимать решения суда. Она всегда говорила, что невиновна, но так говорят многие преступники, с которыми я работаю.

– Какой она была?

Он снова помолчал, и эта нерешительность делала его совершенно непохожим на себя. Он всегда был человеком, уверенным в своих суждениях.

– Она была тихой, умной… – Он снова запнулся, чуть ли не начал заикаться. – Но больше всего в ней было злости. Она была самым обозленным человеком из всех, что я встречал. Она чувствовала себя преданной.

– Кто же, по ее мнению, ее предал?

– Думаю, родители. Отец, по крайней мере. Но больше всего – Кит Мэнтел. Она не могла понять, почему он не навещал ее. Она думала, что он любил ее даже после того, как попросил выехать из дома.

– Но она убила его дочь! Чего она ожидала?

– Он точно считал, что убила она. И, по словам Джини, это было худшим предательством из всех. Что он думал, что она способна на убийство.

– Почему ты не рекомендовал ее к досрочному освобождению?

Эмма думала, что он откажется рассказать. Он никогда не рассказывал о подробностях своей работы. «Конфиденциально», – говорил он. Он, словно священник, должен был хранить секреты. Но сегодня, казалось, ему хотелось поговорить. Будто ему нужно было оправдаться перед ней за свое решение.

– Отчасти из-за ее злости. Я не был уверен, что она сможет ее контролировать. На суде обвинение заявляло, что она задушила Эбигейл в момент ярости и ревности. Я не мог рисковать, ведь она могла снова потерять контроль, сорваться на ком-то, кто ее обидел. Если бы она продемонстрировала готовность к сотрудничеству с руководством тюрьмы, может, было бы иначе. Я просил ее ходить на занятия по управлению гневом, которые мы проводим в «Спинни Фен», но она отказалась. Сказала, что если пойдет, то будет выглядеть так, как будто признала свою вину, признала, что ее поведение нужно менять.

В дверях появился Джеймс с Мэттью на руках. Она встретилась с ним взглядом.

– Можешь дать нам пару минут? – спросила она. Он удивился – обычно она была рада избавиться от общества семьи, – но ушел.

Роберт, все еще погруженный в свои мысли, казалось, не заметил, что их прервали. Он продолжал:

– Потом был отчет о домашней обстановке. Я ходил поговорить с Майклом Лонгом. Мать Джини навещала ее в тюрьме, но Майкл – никогда. После смерти миссис Лонг к Джини никто не приходил. Я хотел узнать, удастся ли примирить их. Если бы Майкл разрешил ей остаться у него после досрочного освобождения, хотя бы на короткое время, это могло бы повлиять на решение совета.

– Но он не разрешил?

– Он сказал, что не хочет видеть ее в своем доме. – Роберт оторвал взгляд от стола. – Так что ты понимаешь, почему он чувствовал себя таким виноватым, почему ему нужно было обвинить меня. Он поверил в то, что его собственная дочь – убийца.

Майкл выскользнул из церкви и остановился, чтобы перевести дыхание. Его трясло. Дождь заливал открытую паперть. Жалил лицо и бил по серой ткани костюма, и капли расползались по нему, как вино расползалось по волокнам белого стихаря Роберта Уинтера. Майкл с трудом влез в водонепроницаемый плащ, который все это время держал, перекинув через руку, и, хотя было не похоже, что гроза утихает, пошел к дороге. Служба скоро закончится. Старые кошелки пойдут пить кофе и будут пялиться на него. Он не мог этого вынести.

Во рту и на губах все еще оставался сладкий вкус церковного вина, и ему внезапно ужасно захотелось выпить чего-нибудь нормального, чтобы его смыть. Он постоял перед «Якорем». Он не заходил туда много лет, но сейчас соблазн был велик. Но потом он подумал, что там будет полно людей, собравшихся на воскресный обед, а он не хотел видеть никого из знакомых. Едва ли получится быть вежливым. Ярость, захлестнувшая его при виде Уинтера, подошедшего к нему с чашей, все еще звенела в нем. Он не гордился сценой, которую устроил в церкви, но если бы он в него не плюнул, то ударил бы. И ему все еще хотелось кого-нибудь ударить.

Идея прийти на службу с самого начала была дурацкой. Теперь он это понимал. Чего бы он ни ожидал от этого ритуала, он был бы разочарован. Пег ходила в церковь, не он. Он всегда считал это глупостью. Взрослые мужчины наряжаются в платья. Да и чего он вообще ждал? Что из-под крыши спустится голос Джини и произнесет: «Все в порядке, пап. Я тебя прощаю»?

Он жил в одном из одноэтажных домиков прямо за церковью с того самого времени, как переехал из Пойнта после смерти Пег. Репортеры, торчавшие там, когда он вышел, все еще стояли на углу, выкрикивая свои дурацкие вопросы и размахивая микрофонами. Он не обратил на них внимания и открыл дверь ровно настолько, чтобы проскользнуть внутрь. Не хотел, чтобы они заглядывали в дом. Как и всегда, заходя сюда, он подумал, как здесь тесно. Как темно. В том числе из-за этого ему не нравилось часто выходить на улицу – каждый раз, возвращаясь, он ощущал, как будто запирает себя в тюремной камере.

Он не думал, что Джини будет так плохо в тюрьме. Конечно, никому бы там не понравилось, но ему казалось, что она не станет паниковать, находясь под замком. Ей никогда не нравилось бывать на улице. Она приходила в ужас на море, даже когда был полный штиль, а на ней был надет жилет. Она предпочитала оставаться дома со своей музыкой, а этого в тюрьме у нее было. Они принесли ей кассетный проигрыватель и кучу записей. Музыка – вот все, что ей было нужно. Так считали они с Пег, когда дочь была подростком. Она закрылась от них, отгородилась. Они вырастили ее, и им казалось, что это несправедливо. Она словно выкинула их из жизни, когда перестала в них нуждаться. А потом она повесилась, и он задумался, был ли он прав насчет того, что в тюрьме ей будет не так уж плохо. Не ошибался ли он в этом и во всем остальном?