Вера смотрела на нее, словно ожидая ответа.
– Мы тогда недавно переехали сюда, – сказала Эмма. – Мне было одиноко, и Эбигейл была первой, кто проявил дружелюбие. Да, мы провели большую часть того лета вместе.
– Она была красивой девушкой. – Вера прикончила банку, сжала ее в кулаке и швырнула на груду мусора рядом с кухней. – Я видела фотографии. Не верю, что у нее не было поклонников.
– Их было полно.
Парни, предлагавшие сделать за нее домашнее задание, приходившие в школу, сжимая кассеты с песнями, которые записали специально для нее. Парни, которые начинали краснеть и запинаться, когда она с ними кокетничала.
– Но никого конкретного не было?
– Мне, по крайней мере, это было неизвестно. Она говорила, что дети ее не интересуют.
– Кто-нибудь постарше? Парень из колледжа, может быть. Приехавший домой на лето.
– Она ни о ком не рассказывала.
– А если бы был, рассказала?
Когда-то Эмма ответила бы сразу. Естественно. Конечно. Мы друг другу обо всем рассказывали. Теперь же она медлила и тщательно подбирала слова.
– Не знаю. Я в последнее время об этом думала, и, возможно, я знала ее не так хорошо, как казалось. То есть дети ведь тоже бывают скрытными. И иногда секретами не хочется делиться ни с кем. Даже с подругой.
Вера вскинула свои мохнатые брови и хотела было ответить, но что-то ее отвлекло. Перед костром стояла женщина. Она была одна, стояла боком, держа бокал красного вина, которое в свете костра казалось черным.
– Так, так, так… – Казалось, Вера была собой довольна. – А она что здесь делает, интересно? – Затем повернулась к Эмме: – Узнаешь ее, дорогая? Не так уж она и изменилась. Держит себя в форме. Из тех, кто ходит в зал пару раз в неделю. И макияжем можно многое исправить. Так мне говорили.
Женщина повернулась. Она была стройная, темноволосая, ухоженная. На ногтях был лак того же цвета, что вино.
– Будь я стервой, я бы сказала, что она тут что-то вынюхивает. Что скажете? – спросила Вера.
Эмма хотела было сказать, что никогда в жизни не видела эту женщину, но то, как колыхнулись ее блестящие черные волосы, что-то ей напомнило.
– Это Кэролайн Флетчер, детектив, которая вела следствие по делу Мэнтел в первый раз.
– Пять баллов за наблюдательность.
– Я думала, она будет держаться в тени, – сказала Эмма. – После всего, что писали в газетах.
– Насколько мне известно, наша Кэролайн никогда в жизни не держалась в тени. Но смелости ей не занимать, признаю. Некоторые бы не выдержали давления. Говорят, в свое время она была неплохим детективом. Наверняка не утратила хватку. Или, может, решила прощупать почву. Здесь все так по-дружески, без галстуков. Кто-нибудь может и проболтаться. Наверняка ей хочется узнать, откуда ветер дует.
Все это Вера бормотала себе под нос. Если бы Эмма столкнулась с ней в городе, то решила бы, что она попрошайка, из тех дурно пахнущих женщин неопределенного возраста, которые сидят в парке на скамейке и говорят с деревьями. Она поискала в толпе Джеймса, решив, что ему будет интересно увидеть детектива, которого прислали разбираться с делом, но он, казалось, исчез.
– Наверное, вы уже поговорили с Кэролайн о том, что тогда произошло, – сказала Эмма.
– Вы правда так думаете? Нет, милая, это не мой подход. Я люблю сначала составить свое мнение. Присмотреться, поговорить с нужными людьми. А полиция к таким, как правило, не относится. Я поговорю с Кэролайн, когда все выясню и буду готова.
– Возможно, для этого она сюда и пришла. Поговорить с вами.
– Думаете? – Вера рассмеялась и зашагала прочь, по пути приложившись к чьему-то пиву. Когда Эмма увидела ее снова, та уже бормотала что-то на ухо Дэну Гринвуду. Дэн был копом, подумала Эмма. Но он, похоже, был «нужным человеком». Она поискала взглядом Кэролайн, но ее темный силуэт тоже исчез.
Крик раздался почти одновременно с фейерверками, поэтому из-за визга и воя взрывавшихся петард он долетел до Эммы не сразу. Она услышала его первой, потому что стояла дальше всех от фейерверков. Ей не хотелось признаваться, но фейерверки ее пугали, особенно этот момент между вспышкой и грохотом, когда стоишь, затаив дыхание. В этот миг тишины она почувствовала, как колотится ее сердце, и все вокруг поплыло. Ей захотелось, чтобы Джеймс стоял рядом, обняв ее, и они смогли бы заполнить тишину разговором, но он болтал с Дэном Гринвудом и Робертом. Они стояли вместе, без женщин, и смеялись. Ракета разорвалась в темноте, рассыпавшись дождем ярких звезд, и она услышала крик.
Она обошла дом и вышла со стороны дороги, потому что ей показалось, что кричат там. Дорожка освещалась жидким светом фонарей и тонкого месяца. На ней стояла женщина и кричала. Как тогда, когда она нашла тело Эбигейл Мэнтел, только наоборот, как в параллельной вселенной. Потому что на этот раз кричала ее мать, а бежала к ней – Эмма. И ее мать потянула ее за руку и показала на канаву у обочины дороги. И там опять было тело.
Только Эбигейл Мэнтел после смерти выглядела уродливой, намного страшнее, чем была при жизни. Кристофер же, лежавший в канаве на спине, был освещен лунным светом, и его кожа блестела холодным голубоватым блеском, напомнившим ей ткань платья подружки невесты, которое она надевала на свадьбу одной двоюродной сестры. Плотный шелк с матовой отделкой и серебристыми нитями. Все эти мысли пролетели у нее в голове, пока она сжимала Мэри и шептала ей те же слова утешения, как и она десять лет назад.
– Все будет в порядке. Все будет нормально. – Она сама не верила в то, что говорит, но чувствовала, что рыдания матери стихали, а дыхание выравнивалось.
Потом появилась Вера Стэнхоуп, могучая и бесцеремонная.
– Ну и кто это?
– Это мой брат, Кристофер.
Детектив в ужасе замолчала.
– О, милая, – сказала она и сжала лицо Эммы своими огромными руками, так что на какой-то момент Эмме, стоявшей в смятении, показалось, что та собирается ее поцеловать. Но Вера обняла ее и мать за плечи и увела прочь. Потом встала посреди дороги, чтобы никто не мог проехать мимо, и стала быстро говорить по телефону.
Часть вторая
Глава двадцатая
Экзема на ногах отвлекала Веру. Ей казалось, что ткани ее тела живут отдельной жизнью, будто под кожей копошились крошечные существа, поедавшие жир и кровь. Ей казалось, она чувствует, как они фыркают и чавкают. Так было всегда, когда она надевала брюки. Ей невыносимо хотелось открыть ноги свежему воздуху, но сейчас она ничего не могла сделать. Не очень-то хорошо будет выглядеть, если офицер, ответственный за расследование, снимет штаны посреди места преступления. Что подумают криминалисты и все эти эксперты в белых рубашках, и местные детективы? Впрочем, ее положение ведущего детектива еще не было утверждено официально.