Танго втроём. Неудобная любовь - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Дремова cтр.№ 39

Со слов бывшего начальника Михаила Любаня поняла, что с законом он ссориться не намерен и до окончания срока декрета вдова героя по-прежнему будет числиться одним из горкомовских секретарей. Но, как только положенный срок выйдет, её под каким-нибудь благовидным предлогом незамедлительно выставят вон. Не поднимая шума, Берестов позвонил лично, и это могло означать только одно: Иван Ильич терпеливо ожидал того момента, когда он сможет рассчитаться за смерть друга сполна.

От учтиво-холодных ноток в голосе «первого» по спине Любани пробежал холодок: без сомнения, в память о старом друге Берестов мог выбросить её вон. Но потеря места её страшила не особенно: в Москве существовало немало организаций, где требовались руки, и, при её внешности и роскошной записи в трудовой, Шелестова могла рассчитывать на многое. Конечно, отсутствие высшего образования не прибавляло лоска её биографии, и впервые с тех пор, как она оказалась в Москве, Любаня пожалела о том, что при жизни Крамского не сообразила заняться этим вопросом. Диплом стоил недорого, и, пожелай она стать выпускницей любого вуза, для Михаила не было бы ничего невозможного, дело упиралось бы только в цену игрушки. Не обдумав и не просчитав всех ходов заранее, она совершила обидную промашку, жалеть о которой, увы, теперь было поздновато.

Особого страха перед неизвестностью у Любы не было. До окончания декретного отпуска было ещё больше двух лет, и эфемерная проблема возможной потери работы в далёком будущем занимала её не очень. Конечно, будь у неё высшее образование, всё было бы несколько проще, но, кроме работы дворника, уборщицы и нянечки в яслях, существовало немало других профессий, и в таком огромном городе, как Москва, не обязательно было хвататься за первое попавшееся предложение.

Берестов никогда не повторял слов дважды и больше не беспокоил Любу телефонными звонками, и неприятный разговор, отходивший на задний план всё дальше и дальше, в конце концов стёрся из памяти Любани почти окончательно. Ледяные узоры на лужах сменялись кружевной накидкой облетевших черёмух, а вскоре, шурша прелым золотом клёнов, на землю лёг ковёр из опавшей осенней листвы, и, мелькая тонкими страничками отрывного календаря, всё началось заново.

После новогодних праздников маленький Мишаня отправился в садик, и в первые две недели Любаня чуть не умерла от беспокойства и тревоги за своё сокровище. По нескольку раз в день, проходя мимо ограды сада, она внимательно вглядывалась в окна, за которыми был её ненаглядный малыш. И, чуть стрелка часов перепрыгивала за римскую четвёрку, со всех ног бежала к двухэтажному кирпичному дому, за дверью которого, сидя на скамеечке раздевалки, горевал маленький одинокий человек.

Но потихоньку жизнь входила в свою колею. Привыкнув к детям и общему распорядку, Минечка всё реже и реже просил забрать его из сада раньше, и наконец наступил такой день, когда, войдя в группу, Люба обнаружила, что на привычной скамеечке около шкафчика с вещами её никто не ждёт.

Зима неспешно подкатывалась к своей середине, и вот уже, петляя позёмками, по кривым улочкам и переулкам Москвы нёсся стылый февральский ветер. До окончания декретного отпуска оставалось чуть меньше двух недель. Решив не затягивать с вопросом трудоустройства, в один из солнечных морозных дней, отведя сына в садик, Люба отправилась на поиски подходящего места.

— Подождите в коридоре, — не особо утруждая себя вежливостью, начальник отдела кадров кивнул Любаше на дверь и, переглянувшись за её спиной с секретарём, многозначительно поднял бровь.

— Да, конечно. — Скромно кивнув, Люба прикрыла за собой толстую, обитую вишнёвым дерматином дверь и, усевшись на стуле около окна, стала ждать.

— Ну и как она тебе? — пожевав губами, массивный мужчина потёр двумя пальцами переносицу и, подняв брови, несколько раз усиленно моргнул.

— Да как вам сказать, Пётр Иванович… — стараясь уловить интонации начальника, женщина средних лет с объёмным пучком на голове неуверенно пожала плечами.

— Как есть, так и скажи, — хрустнув суставами пальцев, Шалевич бесцеремонно раскрыл рот и, громко зевнув, промакнул выступившие от напряжения слёзы.

— Так сразу определить сложно, на мой взгляд, ничего, симпатичная. — Боясь, что её мнение не совпадёт с точкой зрения начальника, Надежда Николаевна исподтишка бросила взгляд на Шалевича. Заметив, что правая бровь шефа медленно поползла вверх, она испуганно моргнула, и уголки крупных напомаженных губ, вздрогнув, углубились, делая рот похожим на подковку. — А вообще-то, с лица воду не пить, — исправляя положение, торопливо зачастила она, — кто её знает, какая она есть.

— Вот именно, — постояв на месте, правая бровь Шалевича стала медленно опускаться, и, поняв, что на сей раз острый угол удалось обойти, Надежда Николаевна слабо выдохнула. — Ты анкету этой красотки читала? — Зашуршав листком, Пётр Иванович сдвинул очки на самый кончик носа, и, глядя поверх стёкол, поднёс бланк к глазам.

— Что-то не так заполнено? — Подавшись корпусом вперёд, женщина привстала, всем своим видом показывая, что по первому же слову она готова сорваться с места и сию же секунду исправить закравшуюся в документ досадную неточность, если таковая, конечно, имеется.

— Да нет, Наденька, заполнено-то всё верно, только скажу я тебе, биография у этой штучки ещё та…

Покровительственно поиграв бархатистыми переливами голоса, Пётр Иванович положил бумагу перед собой и, не отрывая взгляда от листа, едва заметно дрогнул кончиками пальцев. Поняв, что по оформлению анкеты лично к ней никаких претензий не имеется, Надежда опустилась обратно на стул и, расслабив напряжённые плечи, облегчённо выдохнула.

Для своих сорока пяти она занимала прекрасное непыльное место и в течение по крайней мере ближайших десяти лет терять его не собиралась. Конечно, Пётр Иванович был далеко не подарком, но, что ни говори, перебирать бумаги в кабинете начальства — гораздо более приятное дело, нежели ютиться в коптёрке вахтёра на проходной, проверяя сумки и подворовывая по мелочи. Безусловно, сорок пять — не возраст, но забывать о том, что на твоё место может найтись достаточно претенденток, для которых сорок — уже глубокая старость, пожалуй, всё-таки не стоит.

— Шелестова Любовь Григорьевна, 1943 года рождения, место рождения — деревня Озерки, Московской области. — Многозначительно причмокнув, Шалевич оторвался от бумаги и, привычно наклонив голову, взглянул на помощницу поверх стёкол. — Интересно получается, родители — на исторической родине, в Тмутаракани, а это сельпо в столицу припожаловало, — вот она я, здравствуйте, любите меня в срочном порядке!

— Так она же вышла замуж? — стараясь не вызвать недовольства босса, аккуратно возразила Надежда.

Услышав явно пренебрежительное «сельпо», Фокина передёрнулась, но, благоразумно прикусив язык, заставила себя промолчать, хотя по данному вопросу у неё было своё, отличное от Шалевича мнение. Много лет назад её бабушка с дедушкой переехали в столицу из Смоленска. Конечно, сама она родилась в Москве, и её родители — тоже, поэтому к иногородним она себя отнюдь не причисляла. Но можно ли называть москвича во втором поколении коренным, полностью уверена не была, а потому факт смоленских корней ни в частных беседах, ни в каких-либо официальных анкетах афишировать не спешила.