Годы риса и соли - читать онлайн книгу. Автор: Ким Стэнли Робинсон cтр.№ 147

– Вот вы, девочки, и ваша мать жалуетесь на систему, но задумайтесь, какая у вас альтернатива? Женщины, брошенные на произвол судьбы, будут только страдать.

Мать и старшая кузина Будур, Ясмина, в ответ на это фыркали и огрызались, пунцовея щеками. Рема, Айша и Фатима глядели на них с любопытством, пытаясь понять, что должны испытывать по поводу того, что для них было абсолютно в порядке вещей. Тётя Идельба по этому поводу не говорила ничего – ни слов благодарности, ни жалоб. Бывшие коллеги до сих пор звонили ей по телефону; особенно регулярно названивал племянник, который, дескать, рассчитывал на её помощь в решении возникшей у него проблемы. Однажды Идельба попыталась объяснить суть этой проблемы Будур и её сёстрам, вооружившись доской и мелом.

– Атомы окружены оболочками, как небесные сферы на старых рисунках, и в этих оболочках заключён сердечный узел атома, маленький, но очень тяжёлый. В узле атома сосредоточены три вида частиц: ян-частицы, инь-частицы и нейтроны, в пропорциях, разных для каждого вещества, и все их держит в сцепке мощная сила, которая очень велика, но носит локальный характер – это значит, что даже на малом удалении от сердечного узла эта сила значительно уменьшается.

– Как в гареме, – сказала Ясмина.

– Ну, хм. Я бы, скорее, сравнила это с гравитацией. Так или иначе, ци-частицы отталкиваются друг от друга, вступая в противодействие с этой мощной силой, и они в некотором роде соперничают между собой и с другими силами. А определённые, сверхтяжёлые металлы содержат столько частиц, что некоторое их количество постепенно просачивается наружу, и эти одиночные сбежавшие частицы с различной скоростью оставляют за собой характерные следы. Так вот, учёные Нсары проводили опыты с одним из таких тяжёлых металлов – элементом тяжелее золота, самым тяжёлым из известных на данный момент, под названием алактин. Его атаковали нейтронами – и получали очень странные результаты, такие разрозненные, что трудно объяснить словами. Но, похоже, тяжёлое сердце этого элемента неустойчиво.

– Как у Ясмины!

– Ну, хм, интересная мысль; хотя и неправильная, но заставляет задуматься о том, почему мы всегда пытаемся визуализировать вещи, которые слишком малы для невооружённого глаза.

Она помолчала, переводя взгляд с доски на своих недоумевающих учениц. Странное выражение промелькнуло в её лице, исказив черты, и тут же исчезло.

– Что ж. Сойдёмся на том, что это ещё один феномен, нуждающийся в объяснении. Это потребует более тщательного исследования в лаборатории.

После этого она в полной тишине стала что-то царапать на доске. Цифры, буквы, китайские иероглифы, уравнения, точки, диаграммы – как на иллюстрациях к книгам о самаркандском алхимике.

Через некоторое время она сбавила темп и пожала плечами.

– Нужно обговорить это с Пьяли.

– Разве он не в Нсаре? – спросила Будур.

– Верно, – и Будур поняла, что это тоже входило в её мушкил. – Конечно же, мы поговорим по телефону.

– Расскажи нам о Нсаре, – в тысячный раз попросила Будур.

Идельба пожала плечами: она была не в настроении, но она никогда не бывала в настроении, требовалось запастись терпением, чтобы прорваться через баррикады её сожалений и перенестись в те дни. Первый муж развёлся с ней почти на исходе её фертильных лет, оставив бездетной; второй муж умер молодым. В её жизни было много печалей. Но если Будур не подгоняла тётю Идельбу, а спокойно ходила следом за ней по террасе, по комнатам, то чаще всего она совершала этот переход, чему, возможно, как раз и способствовали эти перемещения между комнатами, аналогичные тому, как все места, где мы жили, похожи на комнаты в нашем сознании, с небом вместо крыши, горами вместо стен и зданиями вместо мебели, и сама наша жизнь перемещается из одной комнаты в другую в неком великом здании, и старые комнаты никуда не делись, хотя давно преобразились или опустели, а перейти на самом деле можно лишь в какую-то новую комнату или остаться запертым в той, где находишься сейчас, как в тюрьме, и только в памяти…

Идельба начинала с рассказов о погоде, о бурном Атлантическом океане, несущем волны, ветер, облака, дожди, туманы, мокрый снег, морось и иногда снег, вперемешку с погожими днями, когда лучи низкого солнца слепили прибрежные воды и устье реки, где оба берега долины вплоть до самого Анжу занимали доки огромного города; все страны Азии и Фиранджи приезжали с востока в этот западный город, а им навстречу, с моря, шёл другой поток народов со всего мира, включая красивых ходеносауни и дрожащих изгнанников из Инки в пончо и украшениях из золота, металлическими брызгами разбавляющих тёмно-серые будни штормовых зим. Экзотика Нсары завораживала Идельбу, как и незваные посольства Китая и Траванкора, следившие за исполнением положений послевоенного урегулирования, длинные безоконные корпуса которых торчали как памятники исламскому военному поражению в дальней части портового района. Когда Идельба всё это описывала, у неё загорались глаза, в голосе звучало оживление, и она почти всегда, если не прерывала свой монолог раньше времени, заканчивала восклицанием: «Нсара! Нсара! Оооо, Нссссаррррра!» А потом иногда садилась на месте и обхватывала голову руками от переизбытка эмоций. Будур не сомневалась, что это был самый невероятный и восхитительный город на Земле.

Траванкорцы, разумеется, основали там буддийскую монастырскую школу, как и, казалось, во всех других городах и посёлках Земли, со всеми самыми современными кафедрами и лабораториями по соседству со старыми медресе и мечетью, которые продолжали функционировать, как и в 900-х годах. Идельба говорила, что рядом с буддийскими монахами и учителями духовники медресе выглядели невежественными и отсталыми, но буддисты всегда относились к мусульманским практикам благосклонно и уважительно, не навязываясь, и со временем многие суфийские учителя и священнослужители-реформаторы оборудовали собственные лаборатории в медресе и стали посещать уроки в монастырских школах, чтобы во всеоружии подойти к исследованию загадок естественной природы уже в родных пенатах.

– Они дали нам время проглотить и переварить горькую пилюлю нашего поражения, – говорила Идельба о буддистах. – Китайцам хватает ума оставаться в стороне, пока траванкорцы выступают их эмиссарами. Вот почему мы никогда не видим, как беспощадны бывают китайцы. Мы думаем, что история заканчивается на траванкорцах.

Но Будур китайцы не казались такими уж суровыми. Отец признавал, что репарационные выплаты устанавливались посильные, а если и приходилось влезать в долги, их всегда прощали или давали отсрочки. А буддийские монастырские школы и больницы были единственными приметами насаждения победителями своей идеологии, во всяком случае, в Фирандже… Почитай, тёмная сторона, тень, брошенная завоевателями. Опиум получал всё большее распространение в городах Фиранджи, и отец, читая газеты, гневно заявлял, что, если всё это поступает из Афганистана и Бирмы, ввоз опиума в Фиранджу почти наверняка санкционировали китайцы. Даже в Тури можно было увидеть бедняков в кофейнях рабочих районов вниз по реке, парализованных странно пахнущим дымом, и Идельба рассказывала, что в Нсаре этот наркотик распространён особенно широко, впрочем, как и в любой другой мировой столице, хотя Нсара была мировой столицей ислама, единственной, не разрушенной войной: Константиния, Каир, Москва, Тегеран, Занзибар, Дамаск и Багдад были разбомблены и ещё не успели полностью восстановиться.