Обо всём этом король и говорил, зная, что его не просто слушают, но и готовы в нужное мгновение дополнить, посоветовать. А то и вовсе со всем почтением к монаршей особе, но возразить. Первые действительно значимые слова прозвучали от д’Амбуаза:
- В королевстве неспокойно, сир. Случившийся раскол всколыхнул всех, а сохраняющаяся вражда с Римом не даст успокоиться ни духовенству, ни дворянству. Если беспокоятся они, крестьяне и городские ремесленники тоже останутся взволнованы. Их необходимо успокоить. Иначе…
- Многоглавая гидра мятежа. Я помню! Но что можно предпринять?
- Талья, - произнесённое кардиналом слово само по себе многое говорило собравшимся. – Этот налог становится настолько ненавистен низкому сословию, что если мы его не ослабим, то может случиться самое печальное. Уже почти везде начинают шептаться, что в Англии тальи больше нет, что она изменилась, став другими налогами, более щадящими и справедливыми. Люди шепчутся, а ещё им нашёптывают.
- Но талья приносит много денег, - покачал головой Людовик XII. – Отменить её – вонзить себе кинжал в ту руку, которой мы держим меч.
- Не отменить, а только понизить. И избавить от неё тех дворян, которым не повезло владеть не рыцарскими феодами. Это тоже вызывает ропот. Ваш тёзка, сир, Людовик XI, оказался чересчур настойчив в своём желании пополнить казну. Теперь вам желательно вернуться с предшествующим ему временам. Или почти вернуться.
Король понимал, о чём говорил д’Амбуаз. Людовик XI Валуа, по не совсем понятным причинам прозванный Благоразумным, поднял тальи, этот земельный налог с очень удобными для монарха возможностями его сбора, аж в три раза, тем самым вызвав к себе чуть ли не безграничную ненависть тех, с кого он собирался. Не самый благоразумный поступок, как и множество других, если не успокаиваться привычными для многих словами о правоте коронованных особ, которым «сам Господь подсказывает верные решения». Многие такие раньше времени отправлялись на суд к Отцу Небесному. Как и его предшественник, тоже чересчур рано позабывший о непредсказуемости воли небес.
- Королевский указ может оказаться полезен. А может и нет, - призадумался Людовик. – Если созвать Генеральные штаты?
- Время, сир, - проскрипел маршал. – Но если таково ваше желание, то можно сперва издать указ о снижении тальи … на год или два. Потом же созвать Генеральные штаты и вместе со снижением тальи принять и иные законы во благо короны.
- Вы сведущи не только в делах войны, де Ла Тремуйль, - одобрительно проворчал король. – Да будет так, я доволен. И сделаю довольными французов, которым многое пришлось пережить в последние годы. Они должны быть довольными, чтобы трон подо мной оставался незыблем, словно скала. И я не позволю пытаться его расшатать ни извне, ни изнутри. Ваше Святейшество, я сейчас говорю о ваших излишне ретивых отцах-инквизиторах! Они вновь пытаются вызвать недовольство своими деяниями. Неужели страшная смерть главы их ордена, его верного помощника и иных святых отцов их так и не образумила, не заставила как следует задуматься? Если нет, тогда образумьте их сами!
Джулиано делла Ровере, слушая слова недовольного последними действиями инквизиторов короля, только и мог, что вежливо кивать, соглашаться, обещать то, что желал услышать монарх. Братья-проповедники после того отравления верхушки их Ордена и последующего взрыва, устроенных притворявшимся их собратом культистом… сильно испугались. А страх, он порой заставляет делать не самые разумные вещи.В том числе и пытаться избавиться от него при помощи внушения похожего страха другим. И вот тут притаилась ошибка, которую требовалось исправлять.
Объявленные в Риме не просто еретиками, а «бешеными псами, изничтожать которых при каждой встрече есть дело богоугодное и поощряемое властью как светской, так и духовной», инквизиторы старались распространением страха оградить себя. Но добивались лишь всё усиливающейся неприязни, откуда и до ненависти было уже совсем недалеко. Особенно в сравнении с тем, что в Италии и дружественных ей странах никакой охоты на ведьм и колдунов не допускалось. Там не было, а вот во Франции и кое-где в германских землях присутствовало. Но в Священной Римской империи правил Максимилиан, который далеко. Зато Людовик XII Валуа вот он, в нескольких шагах, выражающий своё недовольство происходящим и требующий прекратить неугодное его монаршей особе.
Желание монарха – есть закон! Как бы ни было больно Папе Авиньонскому сие сознавать, но глупо отрицать очевидное. Сейчас вся его духовная власть, всё благополучие и будущее рода делла Ровере зависело от благорасположения вот этого Валуа. Сочтёт он, что от Авиньона больше хлопот, нежели пользы, да и напишет покаянное письмо в Рим, Александру VI. И что тогда? Борджиа могут и согласиться разменять Авиньон на что-либо очень выгодное французскому королю. Конечно, для воплощения в жизнь подобного апокалипсического для делла Ровере исхода он должен был допустить несколько очень грубых ошибок, но исключать подобного всё равно не стоило. Да, сейчас Юлий II ощущал себя в этаком «золотом ошейнике», «ручным Папой» для французского короля – этого и, наверняка, последующих. Но это всё равно была независимость от порочного и погрязшего в бесчисленных грехах папства Борджиа. Джулиано делла Ровере понимал, что после всех проведенных и только готовящихся реформ привычное ему понятие папства в Риме просто перестало существовать и вряд ли в обозримом будущем возродится. Чересчур крепко взяли власть Борджиа, слишком сильно сместились в светскую часть, подчиняя ей духовное. Осознанно, с далеко идущим расчётом. Противостоять этому? Он пытался, сделал всё возможное и даже немного больше, но… не получилось. Удачный Крестовый поход уже многое разрушил, а готовящееся взятие Иерусалима, возврат столь давно чаемых всем христианским миром святынь и вовсе не оставит камня на камне от его, Джулианно делла Ровере, замыслов.
Смириться и ждать – вот то, что оставалось. Ну и показать своему нынешнему единственному покровителю в короне, что он делает всё для того, чтобы унять рвение доминиканцев. А они ведь, помимо того, что пытались тащить в пыточные, а затем и на костры еретиков и «еретиков», занимались ещё и поисками того самого культа, чей член разом обезглавил их орден. И кое-что им даже удалось узнать. Например, не только узнать название, Храм Бездны, но и добыть даже не переписанные от руки отрывки, а напечатанные Книги Тайн, Гордости и Времён – то, что культисты называли «Чёрная Триада».
Книгопечатание означало, что культ имеет и деньги, и поддержку. Ведь чтобы решиться выполнить подобные заказы… А вот поймать кого-то, кроме нескольких неофитов, ничего толком не знающих и даже не видевших лиц тех, кто передавал им книги – лица культисты скрывали за тканью или безликими масками – так и не получилось. Зато слухи поползли не только по Франции, но и выплеснулись наружу. Вспоминая же, что культ Храма Бездны объявил своими главными врагами именно инквизиторов и тех, кто им покровительствует, то есть Авиньонский Святой Престол… Поддержка у этих демонопоклонников имелась, хотя и тайная, и очень осторожная. Инквизиторы постарались, вызвав к себе у родственников сгоревших на кострах и просто замученных искреннюю, ничем не устранимую ненависть. Да ещё поддержанную из Рима стараниями Борджиа.