– Мы и остаемся, мама. Мы просто немного пройдемся после такого замечательного обеда.
– «Мы»? – переспросила она. – Ты хочешь сказать, что Эмили тоже остается?
– Разумеется. Мы переночуем, а после завтрака поедем домой.
– И где же она будет спать? – осведомилась она уже более тихо.
– Со мной, – объявил он.
– Не думаю, сынок. А поскольку приехал еще и юный Джеймс, у нас не хватит места.
– Джеймс может лечь на диване, а мы с Эмили – в гостевой спальне.
– В этом доме вы не станете спать вместе. – Голос у нее дрожал. – Это неправильно. Это неуважение.
Адам нервно рассмеялся:
– Мама, мне двадцать девять лет. Мы давно не подростки.
– А мне безразлично, сколько вам. Под моей крышей вы не будете спать вместе. Это было бы неуместно. В любом случае Эмили сказала, что сегодня переночует в гостинице.
Что? Хорошо, что я еще не вышла из кухни. Мне потребовалась вся моя решимость, чтобы не запихнуть в рот кухонное полотенце и не сжать его зубами. Когда это я говорила, что остановлюсь в гостинице?
– Мама, Эмили не собиралась ни в какую гостиницу, – возразил Адам. – Какой в этом смысл?
– Она сама мне сказала по телефону, – возмущенно ответила его мать. – Если уж она собирается ночевать здесь, может лечь на диване. А вы с Джеймсом – в гостевой спальне.
– Мама, но… – начал Адам. Я вошла в холл и увидела, что ее ладонь остановилась всего в нескольких сантиметрах от его лица.
– И никаких «но». Так будет – нравится тебе это или нет. Если бы ты меня любил и уважал, ты бы даже не просил меня ни о чем подобном.
Тут у нее потекли слезы. Сначала она плакала тихо, но когда увидела, что Адам не приближается к ней, рыдания стали громче. Я в ошеломлении замерла, мысленно желая, чтобы он проявил твердость. Когда ее плечи начали вздрагивать, Адам обнял ее, притянул к себе:
– Ш-ш, мама, все в порядке. Прости, я не хотел тебя расстраивать. Я согласен. Конечно же, я согласен.
– Я никогда не говорила… – начала я. Но Адам взглядом попросил меня замолчать.
– Мы поступим так, как ты захочешь, – успокаивающе говорил он, покачивая ее взад-вперед, словно младенца.
Взглянув на меня, он с извиняющимся видом пожал плечами, словно хотел сказать: «Ну что еще я могу сделать?» И потом он стал подниматься наверх, но я отвернулась и не проводила его глазами.
Внутри у меня всколыхнулась волна гнева. Крошечная, но она могла и разрастись. Если бы я столько не выпила, то, вероятно, могла бы сесть в машину и укатить домой. Знай я, что здесь будет Джеймс и что от меня будут ожидать ночевки на старом диване, я бы осталась у родителей. Я хотела быть с Адамом. И я думала, что и он тоже хочет быть со мной. А в итоге мне пришлось угождать капризам его матушки, вечно требующей заботы и внимания. И оправдываться.
– Вы ведь не возражаете, верно? – Голос Памми звучал уже более жизнерадостно. Она принесла сверху одеяло и подушку.
Я раздвинула губы в улыбке и с беспечным видом помотала головой.
– Просто должны существовать границы. В наше время мы и помыслить не могли, чтобы залезть с кем-нибудь в постель до брака. Я знаю, теперь все по-другому, но это не значит, что я буду с этим мириться. Даже не представляю, как вы, молодые, можете так себя вести. Спите со всеми, с кем заблагорассудится. Мы так насчет этого беспокоимся – и я, и мои мальчики. Того и гляди, к одному или к другому явится какая-нибудь потаскуха и заявит, что понесла от него.
Это она про меня? Я несколько раз вдохнула и выдохнула. Последний выдох получился слишком громким. Это был не совсем вздох, но она все-таки тут же за него ухватилась:
– Бог ты мой. Я не хочу сказать, что вы сделаете что-нибудь подобное, но ведь мы не должны оставлять все на произвол судьбы, правда? Если нам даже не нужно переживать насчет беременности, всегда остаются еще эти ужасные болезни, которые мы можем подхватить.
Почему она говорит «нам», а не «ему»?
– Лучше давайте-ка я, – произнес Джеймс, входя и берясь за два угла одеяла, которые я неохотно держала по ее просьбе. Он встряхнул одеяло.
– Уж простите, я очень рада вас тут видеть, но если бы я знала, что вы останетесь… – Памми никак не могла угомониться.
– Мам, может, принесешь простыню из сушильного шкафа? – предложил Джеймс. – Постелем ее на диван.
Я смотрела, как она выходит. Потом я повернулась к Джеймсу. Потребовались все мои волевые ресурсы, чтобы не показать свое раздражение надуванием щек и громким «пуф-ф». Но, кажется, у меня не очень получилось скрыть свои чувства.
– Простите, – сказал он. – Она просто придерживается старомодных правил.
Я улыбнулась. Я была благодарна, что он это признал.
– Если хотите, можете переночевать в моей постели.
От этого совершенно невинного замечания щеки у меня явно покраснели. Я наклонилась и стала взбивать подушку, которая не нуждалась во взбивании.
– А я устроюсь здесь с Адамом, – продолжал он. – Я понимаю, для вас с ним получится не самая романтичная ночь после Дня подарков. Но, боюсь, это самый лучший вариант, какой я могу предложить.
– Огромное спасибо, – искренне ответила я. – Но мне и тут нормально, правда. – Я покосилась на бугристые диванные подушки. – Мне доводилось спать в местах похуже.
Подняв брови, Джеймс улыбнулся, демонстрируя ямочку на щеке: прежде я ее не замечала.
– Что ж, вас никто за язык не тянул, – произнес он.
Вдруг я поняла, что мой ответ можно было истолковать превратно.
– Я имею в виду – когда мы с родителями ходили в походы, – поспешно добавила я. – Есть в Корнуолле такое местечко, для восьмилетнего ребенка оно – прямо как из романа Энид Блайтон. Журчит ручеек, коровы ложатся на траву перед дождем, и нужно отыскивать здоровенные валуны, чтобы прижать края палатки, и комары – приятели эльфов…
Он глядел на меня, как на помешанную.
– В детстве я читала массу книг и писала много всяких историй, – пояснила я извиняющимся тоном.
– Подумаешь, комары-эльфы. В былые годы я сражался с гигантскими птеродактилями и шерстистыми мамонтами… – поведал он, словно соревнуясь со мной.
– Ага, вы тоже много читали.
– Ну, мне было девять лет, что вы хотите? – Он как будто оправдывался.
Мы одновременно рассмеялись.
– Похоже, у нас обоих было чрезмерно развито воображение, – заметила я. – Иногда мне хочется вернуться в те годы. Жизнь тогда была гораздо проще. А теперь я только за большие деньги соглашусь провести ночь на поле, где под боком шумный поток, грязные коровы, неуютные камни, а вокруг вьются всякие кусачие твари.
– Теперь этот ветхий диван кажется до странности привлекательным, да? – проговорил он.