— Конечно, — согласилась Лила. — Я как раз думала, не следует ли мне написать старшему пасынку моей тетушки, Иоганну, обо всем, что здесь происходит.
— Поскольку письмо до Явы будет идти очень долго, а потом так же долго будет плестись ответ, я хочу предложить вам нечто иное, — заявил мистер Нийстед.
Не представляя, что он может ей предложить, Лила неохотно отложила палитру и кисти и приготовилась слушать.
— Сюда из Англии приехал некий аристократ, — сообщил мистер Нийстед, — которому хочется приобрести несколько лучших полотен голландских живописцев.
Лила уже решила, будто он собирается попросить, чтобы она передала ему для продажи картину из коллекции барона, и напряженно выпрямилась.
Однако ее новый знакомый сказал:
— По вашей работе я вижу, что вы обладаете редкими способностями и навыками, к тому же используете соответствующий холст и краски. Поэтому мне хотелось бы предложить написанную вами копию этому англичанину.
Лила взглянула на него в полном недоумении.
— Но… вы же не хотите… предложить, чтобы… — растерянно пролепетала она, переводя взгляд со своей копии на изображение девушки на стене напротив.
— Я предполагаю, мисс Кавендиш, что ваш портрет, написанный на холсте семнадцатого века красками семнадцатого века, вполне может считаться первым наброском Вермера к портрету, на который мы с вами сейчас смотрим!
Лила тихо ахнула, а потом возмущенно воскликнула:
— Вы предлагаете мне намеренно лгать и ввести в заблуждение этого человека?!
Мистер Нийстед весьма красноречиво взмахнул рукой.
— А какова альтернатива, мисс Кавендиш?
Дать вашей тете умереть? Сумма, которую вы получите за эту картину в том случае, если английский аристократ примет ее за набросок к портрету кисти Вермера, даст вам возможность оплатить операцию, а она, быть может, продлит вашей тете жизнь еще на двадцать лет!
Лила недовольно отвернулась.
— Это… совершенно невозможно? — молвила она. — И… мне не о чем… с вами говорить!
Но мистер Нийстед и не думал сдаваться.
— Меня удивляет, — укоризненно покачал он головой, — что вы так мало любите свою тетю. А ведь ваш приезд оказался для нее как нельзя более своевременным: она была так подавлена и одинока!
Помолчав несколько секунд, он прибавил:
— Жаль, что вы не знали ее в те времена, когда был жив барон! До чего же она была хороша собой, счастлива, жизнерадостна и остроумна! Вся Гаага была в нее влюблена!
Лила пыталась его не слушать, но он не замолкал.
— Барон часто говорил мне, каким успехом она пользовалась за границей, когда он пребывал на дипломатической службе. Она совершенно не походила на ту печальную женщину, которую вы видите сегодня!
Он умолк, и Лила, почувствовав, что своим молчанием он принуждает ее к ответу и не отступится, пока она не подтвердит свое решение, сказала:
— Моя тетя не одобрила бы…; если б я стала… обманывать кого-нибудь!
— Если б вы прямо спросили ее об этом, конечно, она сказала бы «нет», — согласился мистер Нийстед. — Но, насколько я знаю, без операции она очень скоро умрет. Опухоль, от которой она страдает, растет с каждым днем все быстрее — и с каждым днем ее шансы на выздоровление уменьшаются.
Лиле хотелось закричать, чтобы он ушел, чтобы перестал терзать ее вкрадчивыми словами, полными дьявольского соблазна.
А мистер Нийстед все говорил и говорил:
— Но ведь цель должна оправдывать средства: неужели грешно взять немного денег у очень богатого джентльмена, чтобы спасти жизнь чудеснейшей женщины?
— Но как я могу… сделать… такое? — совсем отчаялась Лила.
Она ужасно испугалась, поняв, что если мистер Нийстед не замолчит, то ей трудно будет не согласиться на его возмутительное предложение.
Глава 4
Благодаря четкой организации дел маркиз уже к полудню следующего дня был в Гринвиче.
Накануне он успел написать очень убедительные, на его взгляд, письма друзьям вроде Уилли, в которых сообщал, что ему стало известно о скором проведении в Амстердаме продажи картин с аукциона, который он счел невозможным пропустить. Он писал:
«Недавно король привлек мое внимание к тому, что в моей галерее мало картин голландских живописцев. Это, безусловно, серьезное препятствие для того, чтобы мое собрание могло считаться самой богатой частной коллекцией живописи в Англии. Поэтому вы должны понять: узнав об этом аукционе, я не нашел иного выхода, кроме как немедленно отправиться в Голландию…»
Утром он послал в Амстердам телеграмму, а затем пересек Ла-Манш.
Он убегал, он собирался прятаться — в данных обстоятельствах он не мог придумать ничего другого.
Его новая яхта «Цапля» пересекла пролив за рекордно короткое время и вскоре уже входила в Нордзе-канал. Это был самый широкий и глубокий канал в мире, с самыми большими шлюзами, так что в него могли входить даже крупные морские суда.
Его открыли в 1876 году, чтобы кораблям, направлявшимся в огромную гавань Амстердама, не приходилось огибать большой мыс, идя по морю.
Длина Нордзе-канала составляла пятнадцать миль — он стал триумфом голландских инженеров и строителей.
В соответствии с распоряжением маркиза «Цапля» пересекла оживленный порт, чтобы войти в Херенграхт-канал. Название этого полукруглого канала, построенного много веков назад, можно было перевести как «Канал джентльмена».
По обе его стороны стояли красивейшие здания семнадцатого века — дома миллионеров-торговцев, чьи корабли приплывали домой с востока через Зейдезе.
Яхта ошвартовалась у берега ближе к полуночи, и маркиз сразу же отправился спать.
На следующее утро он завтракал в салоне, когда на борт яхты поднялся граф Ганс Рейдаль. Этот приятный молодой голландец был ровесником маркиза, и они дружили уже много лет.
— Меня очень удивила твоя телеграмма, Кэрью, — заявил граф, — но я был весьма рад узнать, что ты собираешься приехать!
Они обменялись рукопожатием, и граф сел за стол.
— Ну так в чем же причина столь неожиданного визита? Только не надо говорить мне, будто тебе вдруг нестерпимо захотелось увидеться со мной!
Граф захохотал, а маркиз не моргнув глазом ответил:
— Я приехал купить несколько полотен голландских мастеров и пополнить мою картинную галерею. Его Величество указал мне на то, что у меня слишком мало хороших голландцев!
Озорно блестя глазами, граф воскликнул:
— Тебе придется поискать более убедительное объяснение своей неожиданной тяге к Голландии! Я нисколько не сомневаюсь, дело, как всегда, в женщине. Cherchez la femme!